Кто заступится за врача?

 Сейчас чуть ли не признаком хорошего тона стало ругать врачей. Нападками на людей в белых халатах наполнены интернет-ресурсы, многие СМИ спешат побаловать читателей «жареными» историями про то, «как нас плохо лечат». А уж про перемывание костей медработникам в очередях и транспорте даже говорить нечего.

В любой конфликтной ситуации есть две стороны, но почему-то мало кто дает возможность высказать свое мнение представителям здравоохранения. Портал uz-rf.com постарался исправить это досадное упущение. Сегодня наш собеседник — главный врач поликлиники № 2, победитель всероссийского конкурса «Лучший врач-2014» в номинации «Лучший руководитель медицинской организации» Олег Нагибин.

---

Апломбы и афронты кремлевских врачей, или еще раз о цене невежества

7. «Электрокардиография является чисто функциональным методом исследования»

Так ли уж оправдалось упование врачей, лечивших Жданова, на всесилие электрокардиографии? Вот как ответил один из участников тех событий: «Бывают ли случаи инфаркта миокарда без характерных изменений электрокардиограммы? На этот вопрос мы бы ответили следующим образом: такие случаи, несомненно, бывают, однако по мере прогресса электрокардиографической методики они встречаются все реже» (В. Е. Незлин, 1951). Во времена Жданова «прогресс», видимо, нужных высот еще не достиг! Мнение заочного консультанта А. А. Жданова поразительно совпадает с приведенным выше мнением А. И. Воробьева. Вообще, вот тот заочный (по электрокардиограммам) консилиум с участием Я. Г. Этингера, В. Ф. Зеленина, В. Е. Незлина и Э. М. Гельштейна, устроенный В. Н. Виноградовым 31 августа 1948 года в Москве, выглядит странно: он проводился при достаточно примитивной технике и плохом качестве пленок, без личного осмотра больного. Ведь тот же В. Е. Незлин говорит: «В начальном периоде болезни (инфаркта миокарда — Н. Л. ) основным опорным пунктом для диагноза является длительный приступ боли, ... часто сопровождающийся явлениями острой сердечно-сосудистой недостаточности». Что, эти опытные врачи, любившие щеголять знанием иностранных языков, не знали выражения А. Юшара «l`angine de poitrine, dont on meurt» («грудная жаба, от которой умирают»)? Грош цена в этом случае предложенной В. Н. Виноградовым (он ей очень гордился!) «захарьинской» схеме клинического исследования больного, если врачи не могли ее применить и полагались только на самоуверенное (как всегда!) изложение главного оракула Кремлевской больницы! Даже если неправ Д. А. Волкогонов, предположивший, что электрокардиограммы из истории болезни А. А. Жданова были подменены (Д. А. Волкогонов, 1989, 1996), подобная «телемедицина» (ведь Жданов находился не на Дальнем Востоке) выглядит столь же нарочитой и неубедительной, как «анализ» С. С. Чевычеловым неизвестно чьих кардиограмм, да еще по два сердечных цикла в каждой. А потом, В. Е. Незлин и С. Е. Карпай в монографии 1959 года приводят дифференциально-диагностические признаки блокады левой ножки п. Гиса и ОИМ (передне-бокового). Если все сводить к некомпетентности Л. Ф. Тимашук, то и в этом случае виноваты П. И. Егоров и В. Н. Виноградов: она работала в ЛСУК с 1926 года, и ее компетентность должна быть удостоверена и учебой у Л. И. Фогельсона, и различными клиническими ситуациями, в которых она оказывалась раньше. Почему раньше таких сомнений никто не высказал? Потому что никто раньше не умирал! Да, конечно, умирали в той же Барвихе, но умирали мелкие сошки, большевистская шушера. А как только умер небожитель, бонза первой категории, то уверовавшие в непогрешимость ЭКГ Егоров, Виноградов, Б. Б. Коган (еще один «божок», клинический руководитель санатория в Барвихе, которого Егоров успел вытурить за месяц до своего ареста) быстро поняли, что переоценили возможность того, что высокое покровительство и сырая земля скроют все грехи. Не вышло. Кстати говоря, П. И. Егоров имел очень странное мнение о «врачах-вредителях» еще до того, как их таковыми признали. 4 мая 1947 года он пишет, например, о своем начальнике во время войны академике АМН СССР М. С. Вовси: «Вовси явный троцкист, каким и теперь явно остается».

...Предав Плетнева, получив от вождя внимание и ласку за лояльность и личное, своей рукой, наложение банок на бесценную спину товарища Сталина, Виноградов и дальше рассчитывал на ордена (сколько самолетов должен был сбить летчик, чтобы заслужить орден Ленина, а у Виноградова их было целых пять!), шикарную клинику, да еще в душе и посмеивался: «Да, дураком меня Плетнев считал, а я вот он, а где сам Плетнев?». Вообще, это здорово — утром голосить «Да здравствует товарищ Сталин!», а вечером пересчитывать зажатые в потном кулаке баксы. В. Н. Виноградов умер еще до реабилитации Плетнева, который был его выше и талантливее на десять голов и как клиницист, и как клинический преподаватель (уж истории болезни нерадивых ординаторов он не топтал и не заканчивал каждую лекцию здравицей в честь вождя всех вообще и врачей в частности).

«Профессор Владимир Никитич Виноградов был суперзнаменитостью. Студенты годом-двумя старше нас рассказывали, что он с восторгом говорит о своем Пациенте — дескать, если бы он годы не общался с этим величайшим гением всех времен и народов (20 лет!), если бы Тот не оказывал на него свое ни с чем не сравнимое гениально-благотворное влияние, то он бы был совсем не тем, чем стал сейчас, и т. д. А он стоял очень высоко и очень многое себе позволял. Я не могу сказать, что ждал от его лекций чрезвычайного, но они оказались слабее ожидаемого. Говорил плохо, довольно часто добавлял какое-то "Куцэ!" (так его и прозвали), что было, видимо, проявлением его заикания. Он должен был нам читать факультетскую терапию (учение о болезнях), но читал пропедевтику, т. е. введение к ней. Это мы уже слышали в прошлом году. Он скептически относился к лекарствам, на первое место ставил диэту, режим и т. п. Он занимал кафедру основателя русской терапевтической школы Г. А. Захарьина (учителя С. П. Боткина, А. А. Остроумова и других выдающихся ученых-врачей), но она не выглядела теперь передовой, но носит имя Виноградова, видимо, потому, что вся тогдашняя элита дрожала перед В. Н., человеком очень близким хозяину. В. Н. оживал, рассказывая о своем господстве в кремлевской больнице, о том, какой страх нагонял на своих высокопоставленных пациентов. Но это было в недавнем прошлом: вождь прогнал своего многолетнего врача, а потом, объявив отравителем, намеревался уничтожить — беспрецедентное благородство! Пока же поражал трепет, который В. Н. вызывал у своих сотрудников. Нашу группу вел ассистент П. П. Сухинин, который вскоре защитил докторскую и был "без пяти минут профессор". При нас, студентах, шеф бросил: "Что вы вертитесь как уж на сковородке?!". Сухинин был приучен молчать. Другая ассистентка, говоря о реакции Пиркета, с трепетом в голосе сказала: "В. Н. ее не признает". Наш Сократ нашелся: "А реакцию Вассермана он признает?". Раз на клинико-анатомической конференции В. Н вдруг как выстрелил: "Виноградов никогда не ошибается!" Если это было бы и так, то говорить об этом было неприлично и искушать судьбу. Потом мы узнали о его ошибке в диагнозе Жданова, которая послужила материалом к делу врачей-отравителей, в число которых он сам попал» (Г. Лубянский, 2006). «На обходах клинических ординаторов собиралась огромная свита профессоров, доцентов, ассистентов, врачей, так как он очень интересно проводил разборы больных. Вместе с тем он требовал, чтобы ординаторы при докладах о больном были всесторонне подготовлены, знали и помнили историю жизни и болезни до мельчайших подробностей, динамику состояния и лечения больного, заключения консультантов. Он раздражался, если ординатор начинал докладывать, читая тексты. Он тут же отбирал историю болезни и требовал доклада наизусть. А если история болезни была написана небрежно, без любви к своему делу, он мог взять не понравившуюся историю болезни и растоптать ногами в присутствии пораженных сотрудников и больных прямо в палате» (Г. А. Никитин, 2004). Он очень хотел, особенно в эпоху «борьбы с космополитизмом», походить на классика русской медицины (правда, с изрядной долей семитской крови!) Г. А. Захарьина. Но вышел шарж: хамство было, выходки самодура были, стяжательство было, было даже сходство в том, что Захарьин не спас Александра III, а Виноградов — товарища Жданова! Но главное было все-таки различие в масштабах таланта. Виноградов, который был всего на три года моложе Сталина, неосторожно порекомендовал тому отойти от дел (сам врачевал до восьмидесяти, и ничего!), и «заодно с профессором, плохо разобравшимся в характере своего особого пациента, были арестованы десятки других ученых медиков, преимущественно еврейской национальности...» (М. Я. Яровинский, 1997). И еще одно: Д. Д. Плетнева, несомненно, можно уподобить Боткину безо всяких оговорок, а вот насколько Виноградова можно сравнивать с Захарьиным? В конечном счете в отечественной медицине возобладало, к счастью, боткинское, плетневское направление! Потом, В. Н. Виноградову ставили в заслугу организацию инфарктных палат. Ну, это если только «впервые в Советском Союзе». Идея была беззастенчиво похищена у американцев и перетолкована на язык родимых осин, причем только в Москве! Так что Государственную премию 1969 года вместе с Виноградовым надо бы вручить и Б. Лауну, истинному автору идеи!

...Я убежден, что истинным виновником «дела врачей» является Я. Г. Этингер, к своему таланту имевший еще и длинный язык, но рассчитывавший, что благодарные вожди уберегут его от всяких напастей, а они не уберегли! Я. Г. Этингер был арестован еще в 1950 году, до того как начались массовые аресты, и за год чекисты из него все выбили. Среди арестованных в Москве профессоров не было ни одного, с кем бы не был знаком Этингер. Лидии Тимашук до него куда как далеко!

Устный фольклор сохранил об этой истории вот такие доморощенные вирши:

Видно, медиков отряды Сталин зря учил,
Что халатно Виноградов Жданова лечил!
Дорогой профессор Вовси, за тебя я рад,
Потому что, значит, вовсе ты не виноват.
Зря сидел ты, зря томился в камере сырой,
Подорвать ты не стремился наш советский строй.
Дорогой товарищ Фельдман, ухо, горло, нос,
Ты держал себя как Тельман, идя на допрос.
Дорогой профессор Коган, знаменитый врач,
Ты оправдан, ты растроган, но теперь не плачь.
Вы лечили днем и ночью, не смыкая глаз,
А лягавая зараза капала на вас.
Вам вопросы задавали — а вы: "Нихт ферштейн".
— Не английский я наемник, хоть зовусь Гринштейн.
Вас поймали в злые сети, как обычных кур ,
Ты не гробил русских женщин, наш профессор Жмур!
Обвиняли вас напрасно, это все обман,
Не вредитель ты, прекрасный, милый Фаерман.
Вас на волю отпускают, боже помоги,
И Кириллов и Егоров вовсе не враги!
Вас хотели ставить к стенке, а теперь ни-ни,
Ты, товарищ Василенко, хоть теперь засни,
Ты себе расстроил нервы, доктор мед. наук,
Из-за этой самой стервы, подлой Тимашук.
Слух давно прошел в народе: это все мура.
Пребывайте на свободе, наши доктора!

Начиналось все как трагедия, а закончилось, как всегда, фарсом. Все это было бы смешно, если бы не одна мелочь: А. А. Жданов все-таки умер...

Николай Ларинский, 2013

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек