Манера очищать кожу даже от небольших волосков пришла в Европу (а следом за ней и в Россию) от участников крестовых походов. Рыцари быстро оценили преимущества такой процедуры — сперва чисто гигиенические. В условиях жаркого климата и дефицита воды волоски на коже являются своеобразными «сборниками» грязи, потовых выделений и т. д. Это ведет к возникновению раздражений и воспалений кожи, потертостей и прочих неприятных моментов.
5. «Затея сумасшедшая донельзя, но до чего здорово!»
Так Лондон, пытавшийся убежать от личных проблем, назвал свою поездку на «театр военных действий» русско-японской войны. Он прибыл на фронт с отмороженными ушами и пальцами рук и ног. В Пхеньяне он на неделю попал в японскую тюрьму, но поездка в целом принесла ему славу как репортеру. Пока он путешествовал, Бэсси подала на развод, обвинив его в прелюбодействе с А. Струнскую и потребовав, чтобы весь гонорар за военные очерки был перечислен ей и дочерям. Д. Лондон и А. Струнская стали добычей свободной и фарисейской (все можно, если никто не знает!) американской прессы. В грязи Лондона вываляли по полной программе. Суд, тяжелая инфлюэнца, непонятный и мучительный дерматит… Джек похудел, обмяк, издергался. При этом в 1905 году любое действие Лондона волновало прессу.
Любопытно, что, заработав писательством миллион долларов (теперешних десять, если не больше, миллионов!), Лондон не был хозяином своих денег. Он содержал четыре дома: Флоры Лондон, Бэсси с дочерьми, сестры Элизы и свой собственный. Его женитьбу на Чармиан осудила вся Америка. Он читал лекции о социализме и мечтал о кругосветном путешествии. Все это время Лондон пил умеренно, только за компанию. Без гостей не прикасался к спиртному, но депрессия его не оставляла. «Я стал бояться своего револьвера», — пишет Д. Лондон… Он занимается боксом, ездит верхом, плавает на яхте, спит как младенец, но мучается ужасной тоской, временами не может сдержать слез. Его перестали волновать женщины… Джек внезапно почувствовал, что для того, чтобы оставаться душой общества, ему нужна бешеная музыка и… очень много вина! Он стал пить ради хорошего настроения. На его ранчо появился винный погреб, и Лондон радовался присутствию гостей, потому что появлялся повод выпить за компанию. Джек стал составлять рецепты коктейлей, а потом заказывал владельцу близлежащего кабака готовые смеси большими порциями. Вместо одного коктейля скоро уже понадобилось два, а потом появилась и «персональная бутылка», вернее, графин на кухне, куда Лондон уходил от гостей, и каждый раз содержимое бутылки «уменьшалось на одну порцию»… Джек чувствовал себя еще теплее, еще радостнее. Потом он стал пить коктейли в одиночестве, без гостей. Вкусовые ощущения роли уже не играли, важно было само действие алкоголя. Каждый день перед обедом писателя тянуло выпить…
Творческий потенциал его еще велик — он пишет «Железную пяту». Одновременно Лондон начинает авантюру, которая послужила «отверстыми воротами к гибели» — строит яхту «Снарк» за 25 000 долларов. Его обманули строители: это была не яхта из дуба, а корыто из сосны! Но Джек отправляется на нем в плавание. Сначала Гонолулу, потом Таити… и возвращение домой на пароходе. В том проклятом 1907 году у Лондона, несмотря ни на что, вышли четыре книги, а всего к 1931 году написал их 19. Он вернулся на Таити и продолжил путешествие. Виндсерфинг, коллекция туземных предметов и… тяжелый фотодерматит. Писатель снова возвращается домой (в Австралии Лондон провел полгода — часть в больнице, и диагноз был для врачей загадкой). Вернувшись, он снова пишет и начинает строить свой замок «Дом Волка» — еще один шаг к могиле… 19 июня 1910 г. у Чармиан родилась дочь, не прожившая и двух суток. Удрученный Д. Лондон пошел залить горе спиртным, но в пивной его жестоко избили, да еще посадили в кутузку за пьяную потасовку. Больше всего Лондона удручала мысль, что он умрет, так и не дав жизнь сыну… Однако творчество вытянуло его: рассказы идут нарасхват, за них хорошо платят. Лондон оставил после себя библиотеку в 5000 томов, он писал по сотне писем в день, а получал по десять тысяч в год.
6. «Джон, ты самый одинокий человек на свете…»
«Вся беда в том, что в „Джоне Ячменное Зерно“ высказана не вся правда до конца… Изложить всю правду я не решился». Но позвольте, история алкоголизма Д. Лондона и так достаточно страшна. О чем еще он не сказал? Тут все просто: человек, выдававший себя за несгибаемого англосакса, оптимистичного покорителя новых земель и новых женщин, с незавидным постоянством падал духом, и в эти моменты у него появлялось чувство вины, которое он спешил заглушить алкоголем. Эти приступы, по его словам, случались нечасто, «самое большее пять-шесть раз в год, и не успевали превратить его в маниакально-депрессивного больного… Когда приступы возникали, он ненавидел свою работу, социализм, ранчо, друзей, свою философию и блестяще доказывал право человека покончить с собой… он… много пил, становился грубым, нечутким, черствым, придирчивым…»
Коктейльная «эпопея» Лондона не закончилась. Кроме предобеденного «освежающего напитка» появился и более ранний коктейль, и Лондон во время работы ждал его с нетерпением. Потом между работой и обедом их стало три. На кухне опять возник «персональный графин». Вечером следовало еще две-три порции. Теперь Джек уже постоянно искал повода выпить. Он, кажется, был счастлив и здоров, продолжал писать, но алкогольная дорога уже вышла за порог: Лондон стал искать встреч с приятелями вне дома, и выпитого здесь не приходилось считать… Потом пошли двойные порции. Д. Лондон уже все время был под хмельком. Во время путешествия на яхте он, по собственному признанию, выпил цистерну виски, рома, абсента. После больницы в Австралии снова вино, виски, коктейли. «Если бы другой, непривычный человек, — признается Д. Лондон, — пил столько каждый день, он наверняка давно протянул бы ноги». Он перестал засыпать без трех рюмок виски на ночь и постоянно держал на расстоянии вытянутой руки несколько кварт (кварта ≈ 936 мл) виски. За работу он уже не садился без стакана и пил после каждых пятисот строк! Этот «марафон» закончился тяжелейшей депрессией. Мировая скорбь и невыносимая тоска едва не убили писателя, однако он решил всего лишь пить осторожнее, но не отказываться от спиртного вообще! Примечательно, что «пропить» талант Лондону, несмотря на все усилия, не удается: к 1913 году он стал самым знаменитым и высокооплачиваемым писателем в мире. Но на личности отпечаток остался: биограф говорит о непостоянстве и упрямстве Лондона, о его буйстве и жестокости. Если это и были врожденные качества, то алкоголь «умеет» такое заострять и усиливать!
Но было и другое: Лондон стал литературным поденщиком, и уровень творчества стал падать. Какой писатель сможет ваять одни шедевры? Вот и Лондон, эксплуатируя тему Аляски, начал «кропать нетленку». Да еще на беду 21 августа 1913 года кто-то поджег «Дом Волка». Вместе с ним что-то сгорело и в самом Джеке Лондоне… На него вдруг обрушились все старые хвори, долги его составили сотню тысяч долларов, не ладились отношения со старшей дочерью Джоан. Лондон вдруг увидел, что Чармиан, которой стукнуло сорок три, — дитя, поглощенное ничтожными ребяческими забавами. Гости бывали шокированы странными ужимками «пожилой девушки», ее причудливыми костюмами и чепчиками, модными еще во времена Диккенса…
Лондон начал работу над восьмым романом — «Межзвездный скиталец». Стали выходить фильмы по его произведениям. 41 книга за 14 лет — это круто, но его не веселит, и писатель снова начинает пить и ударяется в разгул. Депрессия заставляла его пить, а пьянство усугубляло депрессию. Оставались лишь сожаления об ушедшей молодости, ясности мыслей, здоровье, свежести, счастье… Если раньше Джек пил, но пьяным его никто не видел, то теперь его и таким наблюдали. В феврале 1915 года он с Чармиан отправился на Гавайские острова, и однажды ранним утром Лондона разбудила острейшая боль в пояснице, оказавшаяся почечной коликой. Но пить он не переставал, и колики посетили его еще несколько раз. Чтобы снять боль, Джек прибегнул к помощи морфина, но усугублял чувство жалости к себе, тоску, вызывал дисфорию. Известна фраза Лондона, которую любила повторять М. Монро: «Хочу пожить недолго, но весело». У обоих получилось… Писал Лондон теперь машинально, и в планах остались романы «Христос» и «Дальние дали», автобиография «Моряк в седле». Из законченного в это время — замечательный рассказ «Как аргонавты в старину». Он планировал отправиться в путешествие по странам Востока, но вернул уже заказанные билеты. Джек придирался к любому пустяку, взвинчивал себя до бешенства, а потом впадал в беспросветную тоску. С врачами он советоваться избегал, опасаясь, что его сочтут сумасшедшим. Он стал читать книги по психоанализу и в «Психологии подсознательного» К. Юнга подчеркнул слова: «Ум и воля, которые позволяют человеку заглянуть в его обнаженную душу и вынести страдания и боль, этим вызванные…»
7. «Жизнь получает особую остроту, когда висит на волоске»
…21 ноября 1916 года Д. Лондон собрал вещи, собираясь на следующий день выехать в Нью-Йорк, и лег спать. В семь утра 22 ноября слуга, японец Сэкинэ, обнаружил Лондона без сознания. Он шумно дышал (доктор Томпсон назвал его дыхание стерторозным), а лицо было багрового цвета. Вызванный врач Аллен Томсон (A. M. Thomson), обнаружив пустые флаконы из-под морфина и атропина Д. Лондона, предположил, что он вычислил смертельную дозу морфина и им отравился. Врач вызвал своего ассистента, доктора W. B. Hayes, который должен был привезти антидот, изготовленный местным фармацевтом Симмонсом, и желудочный зонд. Был вызван постоянный врач Лондона Уильям Портер (William S. Porter), главный врач госпиталя Меррит в Окленде и друг Лондона доктор Джон Шилс (J. W. Shiels). Доктор Томпсон поставил диагноз морфиновой комы. Д. Лондону промыли желудок раствором перманганата калия, ввели пять миллилитров атропина подкожно, делали искусственное дыхание, растирали конечности и прибегли к странным, каким-то гротескным методам «оживления»: пытались поставить Лондона на ноги, кричали ему на ухо, что прорвало плотину, думая, что тревога вернет писателя к жизни. Все было тщетно. Как будто Лондон сказал «Привет», ответил на вопросы, но потом снова погрузился в кому… Примечательно, что сначала Джек еще мог двигать правой рукой, а левая не двигалась, что ретроспективно легло в основу еще одного диагноза — инсульт. Ведь Д. Лондон в течение 20 лет выкуривал по четыре-пять пачек сигарет «Империал».
Любопытная вещь: три культовых фигуры — Д. Лондон, С. Есенин, М. Монро. Все трое грешили спиртным, а первый и последняя еще и психоактивными веществами. Все трое медленно убивали себя алкоголем, но когда умерли, то возникли неутихающие споры: были причины смерти естественными или человек убил себя сам (Д. Лондон) либо это сделал кто-то еще: жидо‑масоны, ОГПУ (С. Есенин), ЦРУ (М. Монро). Думаю, благородное негодование публики объяснимо: кумир накладывает на себя руки, как это делает 15 % «обычных» алкашей. Никто ведь не оспаривает тот факт, что у С. А. Есенина в ноябре 1925 года (за месяц до смерти!) был делирий и галлюциноз, а М. Монро неоднократно попадала в психиатрические клиники. Но это неэстетично, а вот злые лапы «гепеушников» или «цереушников» — это круче!
Любая конфессия и любая здоровая психика отрицает суицид. Но в том-то и дело: была ли психика Д. Лондона здоровой (ЦРУ тогда еще не было создано!)? Врачи согласились с версией доктора Портера об уремии и выдали свидетельство о смерти. В противном случае смерть считалась бы насильственной, и этим случаем должен был заниматься коронер (и Есенина, и Монро вскрывали судебные медики, а не обычные патологоанатомы). Разговоры о самоубийстве Лондона начал И. Стоун спустя двадцать лет (со слов доктора Томсона). Известно, что в 1913 году Лондон перенес аппендэктомию, а в 1911 году отказался от медицинского освидетельствования при страховании, в последние годы жизни у него была желудочная диспепсия, отеки лодыжек и головная боль, но в этом никакого криминала не было. Откуда же взялась уремия? Если речь шла о почечных коликах, то должны быть камни в почках, да такие (коралловидные), которые могли бы вызвать почечный блок (ренальную уремию). Урологи говорят, что это очень редко встречающаяся ситуация. Конечно, у алкоголика и любителя сырого мяса и рыбы Д. Лондона вполне могла быть подагра и, соответственно, подагрическая нефропатия с развитием уремии. Такие случаи описаны. Но у него не было классического подагрического артрита I плюснефалангового сочленения, чего нельзя не заметить! Гепаторенальный синдром (поражение печени и почек) теоретически возможен, но скорее уж алкогольный (лаэннековский) цирроз печени. Но не было асцита, печеночных звездочек и ладоней, гинекомастии, желтухи и печеночной энцефалопатии, которые достаточно демонстративны и ярки. На основании чего доктор Портер все же поставил диагноз уремии? И что это за внезапная уремия? УЗИ тогда не было, креатинин и даже мочевину еще не определяли в крови, откуда же сие? Исследователь пишет, что в 1913 году могли определить нормоцитарную анемию, ацидемию и альбуминурию, которые были характерны для хронической почечной недостаточности. Да, могли, но кто сказал, что определяли! Современные доктора, активно пытаясь «увести» Д. Лондона от версии самоубийства, предлагают уже совсем экзотические версии. Собственно говоря, их две.
1. Д. Лондон во время путешествия в экзотические страны заразился фрамбезией — антропонозным невенерическим трепонематозом с контактным механизмом передачи возбудителя, который вызывается спирохетой и характеризуется поражениями кожи, слизистых оболочек, костей и суставов. А почки здесь при чем? А вот при чем: Д. Лондон, который заразился якобы от какого-то французского матроса, лечил фрамбезию хлористой ртутью, и у него возникло ртутное поражение почек!
2. У писателя, который любил волков, возникла системная красная волчанка и волчаночный нефрит. Правда, у волков и волчанки куда меньше общего, чем у воды и водянки!
Ретроспективно можно обсуждать оба варианта, но совершенно бездоказательно. И потом, что это за паренхиматозное поражение почек, главным симптомом которого является боль, требующая применения морфина?! Примечательно при этом, что доктор Портер, автор «почечной» версии, ничего не говорит о том, что у Д. Лондона отмечалось отхождение камней. Колика-то проходила, а камни куда девались? Рассасывались? Д. Лондон применял морфий, а 90 % этого наркотика при любом способе введения выводится через почки. При наличии ХПН интоксикация развилась бы сама собой!
Примечательна работа Альфреда Шиверса «Джек Лондон: не самоубийство», вышедшая в 1964 году. Шиверс изучил сохранившиеся книги из библиотеки Д. Лондона, чтобы понять, откуда писатель мог узнать смертельную дозу морфина. Он даже привлек к этому двух фармацевтов и терапевта, но и они не смогли сказать, какова же смертельная доза наркотика! Видать, те еще были специалисты. Шиверс сделал гениальный вывод: раз современные специалисты не в силах определить смертельную дозу препарата, то как мог сделать это Д. Лондон? Я не поленился поискать сам. В справочнике по лечению отравлений, изданном в 1892 году в Англии и переведенном на русский язык в 1899 году, смертельной дозой морфина названа 100 мг. Даже если увеличить ее втрое, Д. Лондону достаточно было выпить 30 мл — шесть чайных ложек раствора. Тут вообще полная неразбериха. В двух из восьми самых известных биографий Д. Лондона указывается, что он вводил морфин шприцом, в трех речь идет о таблетках, а еще в трех путь приема наркотика вообще не указывается. Но и тут у Шиверса нашелся довод: ампулы морфина и атропина маленькие, и одна из них или обе могли упасть на пол и к трагедии отношения не имели. Но все биографы (и врачи!) говорят вовсе не об ампулах, а о флаконах с этикетками. Никто не говорит и о шприцах в кабинете Д. Лондона. Пытаясь спасти писателя, врачи промывали ему желудок, что не имело бы смысла, если бы он вводил препарат под кожу или в мышцу. И атропин, и морфин прекрасно всасываются в желудочно-кишечном тракте. Багровая окраска лица как раз характерна для отравления атропином! Лондон использовал морфий уже год, и одной ампулы сантиграммового раствора препарата для отравления было бы слишком мало. Шиверс говорит о способности морфина кумулироваться (накапливаться). Вот настоящее открытие, но почему тогда наркоманы каждый час делают инъекции? Но Лондон якобы не смертельную дозу рассчитывал, а вел записи, чтобы не переборщить. Но что это за почечная колика, когда надо морфин вводить по часам? Если тут была хроническая уремия, то почему Портер не известил об этом сестру писателя, которая готова была для Лондона сделать все? Он сказал дочери Лондона, Джоан, что Джек не соблюдал режима, так что трагической развязки можно было ждать в любую минуту. Примечательно, что сказал он об этом лишь 22 года спустя после смерти писателя. Я убежден, что доктор лукавил, иначе, признай он самоубийство, его бы привлекли за фальсификацию диагноза. Любопытно, что советских литературоведов тоже не устраивала версия о самоубийстве, и они в книге И. Стоуна сделали такую подробную оговорку со ссылками на Шиверса.
Несомненно одно: Джек Лондон еще до увлечения алкогольным безумием страдал периодически возникавшей депрессией и не скрывал суицидальных мыслей, а алкоголь подобные эпизоды явно провоцировал. Депрессия была типичной, с чувством вины, болезненной, неестественной актуализацией факта «незаконнорожденности», дисфорической окраской состояния. Беды, свалившиеся на писателя, по времени совпали с кризисом середины жизни. За два года до смерти он написал: «Я безнадежный материалист. Я считаю, что душа — не что иное, как сумма функций организма плюс привычки, воспоминания и жизненный опыт. Я верю, что когда я мертв, я мертв. Я верю, что мертвый я так же перестаю существовать, как жалкий комар, которого прихлопнули». Любовь к жизни, увы, осталась в его замечательных рассказах. Вот как раз литературный образ Д. Лондона не дает уложиться в мозгу мысли о его добровольной смерти, вот потому и В. С. Высоцкий умер не от передозировки того же морфина, а от мифической «острой сердечной недостаточности», как Д. Лондон — от почечной…
Николай Ларинский, 2004–2014