Гладкая кожа? Это просто!

Манера очищать кожу даже от небольших волосков пришла в Европу (а следом за ней и в Россию) от участников крестовых походов. Рыцари быстро оценили преимущества такой процедуры — сперва чисто гигиенические. В условиях жаркого климата и дефицита воды волоски на коже являются своеобразными «сборниками» грязи, потовых выделений и т. д. Это ведет к возникновению раздражений и воспалений кожи, потертостей и прочих неприятных моментов.

---

«Думаю, злой рок еще долго будет тяготеть надо мной…»

Нельзя быть хорошим морским офицером, не соединяя в себе практических знаний матроса и благородных привычек джентльмена.

Г. Нельсон

 

Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг!

Флажный сигнал Г. Нельсона кораблям перед Трафальгарским сражением

 

...у меня имеются все существующие болезни, но в моем теле мало места, чтобы им укрепиться...

Г. Нельсон

 

Храбрый может умереть лишь однажды, трус же умирает целую жизнь.

Г. Нельсон

 

В последнее время вышли по меньшей мере четыре биографии адмирала Горацио Нельсона (1984, 1992, 2006, 2010). А еще существует больше десятка фильмов о нем. Кроме того, А. Малинин много лет уже поет шлягер Владимира Быстрякова и Александра Вратарева «Леди Гамильтон». Много публикаций разной степени достоверности есть о Г. Нельсоне и в интернете. Абсолютное большинство их «зациклено» на истории адюльтера Г. Нельсона и Э. Гамильтон. Без этого не обходится ни одна биография знаменитого адмирала, но примечательно, что В. Г. Трухановский две свои книги о Нельсоне (1980, 1984) начинает не с этого, а со сражения при Абукире — с первого успеха Нельсона как флотоводца. Ясно, что море занимало в жизни адмирала места много больше, чем постель…

Существует давно известный и страшно избитый литературный прием: чтобы заслуги и подвиги исторической личности выглядели ярче, надо найти и осветить в ее биографии факты, которые бы вначале подчеркивали какие-то физические, душевные или интеллектуальные изъяны (тупость во время школьного обучения, неказистую внешность, неуклюжие падения на ровном месте, пустое тщеславие или еще что-нибудь в этом духе). Обязательно нужно достать скелет из шкафа! Не обошлось без этого и в случае Г. Нельсона.Биограф пишет: «Можно ли представить морского офицера ростом 165 сантиметров, щуплого телосложения, да к тому же еще страдающего морской болезнью? Пожалуй, только с большим трудом. Остается лишь догадываться, каково было самому Нельсону ловить удивленные, а порой и насмешливые взгляды современников. Злые языки поговаривали, что адмирал не снимал своего парадного мундира и орденов даже дома, дабы казаться себе и окружающим более значительным. Пусть и так, но кто сегодня вспомнит имена этих насмешников? А Горацио Нельсона чтят и помнят многие! Может быть, среди гренадерского вида коллег-капитанов Нельсон иногда и терялся, но в главном этот человек оставался верен себе. „Я стану героем“, — решил он в 15 лет и всю жизнь шел к этой цели» (Д. Зубов, 2010). «По словам очевидцев, Нельсон — это „маленькая, исковерканная фигура… с беспокойными движениями и пронзительным голосом“… Недвижимый, мутный, мертвый правый глаз и пустой правый рукав, согнутый и пристегнутый под грудью, производил тягостное впечатление на тех, кто видел его впервые» (В. Г. Трухановский, 1984). На таком удручающем фоне дальнейшее выглядит как подвиги бессмертных героев греческого эпоса! Но так ли уж все преувеличено? Из прожитых 47 лет адмирала несколько лет точно занимали болезни и тяжкие ранения, лечением которых занимались не менее 25 врачей. И среди них были лучшие, известнейшие английские врачи того времени. Мне кажется, что главная победа была одержана адмиралом Нельсоном над собственной бренной плотью, хотя протокол вскрытия ставит в известный тупик…

«Горацио Нельсон, сын преподобного Эдмунда Нельсона, приходского священника Бернем-Торп, что в графстве Норфолк, и его жены Кэтрин, дочери доктора Саклинга, каноника Вестминстерского собора, бабушка которой была сестрой сэра Роберта Уолпола, 1-го графа Орфорда. Я появился на свет 29 сентября 1758 года в доме пастора, посещал среднюю школу в Норидже, затем переехал в Норт-Уолшем…» Так говорит Г. Нельсон в своей первой автобиографии «Очерк моей жизни», которую он написал по просьбе своего будущего биографа Джона Макартура 15 октября 1799 года (Г. Нельсон. Война и страсть. Дневники вице-адмирала. — М.: 2013). Итак, родители — Эдмунд Нельсон (1722–1802) и Кэтрин Саклинг (1725–1767). Род Нельсонов был богословским. Священниками служили три поколения мужчин этой семьи. У Эдмунда Нельсона было 11 детей. Воспитывал он их строго, любил порядок во всем, считал свежий воздух и физические упражнения очень важными в деле воспитания, хотя и сам преподобный, и его супруга были людьми весьма слабого здоровья. Впрочем, промозглый климат Бернем-Торпа не способствовал здоровью, потому и дети рождались слабыми и больными. Трое из них умерли в младенчестве. Что касается маленького Горацио, то он родился столь хилым, что родители поспешили его крестить на десятый день — на тот случай, если бы ему суждено было недолго жить.

По воспоминаниям современников, Горацио Нельсон был весьма мал ростом и очень тщедушен, однако эти внешние недостатки возмещались живостью характера. Односельчане даже много лет спустя помнили его, маленького и непоседливого, в зеленом сюртучке, пускающего с мальчишками в придорожной луже бумажные кораблики. Друзьями будущего флотоводца были большей частью мальчики-подпаски с ближайших ферм, а потому понимание простого люда, к которому отчасти принадлежал и он сам, было присуще Нельсону с раннего детства. Из братьев и сестер более всего Горацио дружил с братом Уильямом, который был на год старше его и который впоследствии пошел по стопам отца и стал священником (Г. Эджингтон, 1992).

В канун Рождества 1767 года после долгой болезни в возрасте 42 лет умерла мать Горацио Кэтрин Нельсон, а спустя неделю, не пережив смерти любимой дочери, скончалась и ее мать. Горацио тогда только исполнилось девять лет, но любовь к матери он пронес через всю свою жизнь. Он всегда вспоминал о ней с любовью и даже свою ненависть к французам объяснял тем, что «матушка терпеть не могла французов».

Горацио учился в двух школах: в начальной Даунем-Маркет и Пастон и в средней в Норвиче. К моменту окончания школы Нельсон уже изучил Шекспира и знал основы латыни, но никакой склонности к наукам не проявил. «Это значило, что путь к уважаемым профессиям ему заказан. Не проявлял усердия Гораций и в изучении Закона Божьего. У Эдмунда Нельсона не было средств, чтобы купить сыну патент на офицерский чин, что было тогда в Англии делом весьма распространенным. Оставалось последнее — военно-морской флот. Однако слабое здоровье Горацио вызывало у отца понятные опасения. Но делать было нечего. Тем более что в один из своих приездов в Бернем-Торп капитан Морис Саклинг обещал помочь устроить на флот того из своих племянников, кто выразит к этому желание» (В. В. Шигин, 2010).

Весной 1770 года Горацио Нельсон прочитал в газете, что Морис Саклинг только что назначен капитаном 64-пушечного линейного корабля «Резонабль», недавно захваченного у французов, и теперь активно готовит его к предстоящим боям с испанцами. Это был шанс, и Горацио решил его не упускать. Отец его в это время лечил застарелые болезни на курорте Бат. Гораций обратился к старшему брату Уильяму и попросил его написать отцу, что он хочет служить у дяди Мориса. Известие о желании Горацио податься в моряки немало удивило преподобного Эдмунда, однако он все же написал письмо своему шурину.

В семье Нельсонов как один из самых значительных праздников отмечалась ежегодно годовщина победы Мориса Саклинга в Вест-Индии. Тогда, в 1757 году, капитан Саклинг во главе трех фрегатов вступил в сражение с семью французскими кораблями у мыса Франсуа и обратил их в бегство. Поэтому нет ничего удивительного в том, что храбрый капитан Саклинг был идеалом для маленького Горацио. Но в рассказах дяди прельщало его и другое обстоятельство: офицеры британского флота во время частых войн на море имели право на премию от захваченных ими неприятельских судов, так что многие за несколько лет становились богатыми людьми. Немало стоило участие в конвоях торговых судов, хозяева которых не скупились на оплату военным, охранявшим их груз. Плавать тогда было небезопасно не только из-за несовершенства кораблей и отсутствия паровых двигателей. Напомню, что Ю. Ангерштейн занимался страхованием судов, участвовавших в торговле рабами в период 1688–1807 гг. Это был один из основных видов страхового бизнеса. Британские корабли перевезли более 3,25 млн рабов. За этот же период пропало 1053 британских судна, связанных с торговлей рабами. Конечно, не все они были захвачены лихими людьми, но все нуждались в охране в это неспокойное время. У британского флота было много врагов на море: военные суда Испании, Дании, Франции и просто пираты любых национальностей.

Хотя в намерении Горацио был несомненный здравый смысл и практичность (служба на флоте при известном везении могла стать хорошим социальным лифтом), Э. Нельсон и М. Саклинг были удивлены его решением. Их пугало, что тяжкая флотская служба угробит Горацио раньше, чем он достигнет чинов и набьет сундук золотом. Но в 1771 году (в 12 лет) Горацио все же поступил юнгой на корабль своего дяди, который прославился в Семилетней войне. Реакция М. Саклинга на желание Горацио поступить на флот осталась прежней: «Чем провинился бедный Горацио, что именно ему, самому хрупкому из всех, придется нести морскую службу? Но пусть приезжает. Может, в первом же бою пушечное ядро снесет ему голову и избавит от всех забот!»

Вскоре корабль дяди — 64-пушечный «Резонабль» — был поставлен на консервацию, и Горацио по просьбе М. Саклинга в 1772 году плавал в качестве юнги в Ост-Индию на торговом бриге; ему был присвоен чин мичмана. В 1773 году он участвовал в экспедиции в северные широты на бриге «Каркас» с капитаном Лютвиджем (существует легенда о том, как Нельсон, который был старшиной шлюпки, попытался голыми руками одолеть белого медведя!), а в 1774 году стал мичманом на линейном корабле «Триумф». Корабль этот нёс дозорную службу, а капитан Саклинг занимался морским образованием племянника. Под руководством дяди Горацио овладел основами навигации, научился читать карту и исполнять обязанности канонира.

В 1774–1776 гг. Г. Нельсон ходил на 20-пушечном бриге «Сихор» под командованием капитана Фармера в Ост-Индию. «Во время этого плавания, — вспоминал Г. Нельсон, — я побывал почти во всех частях Индийского океана, от Бенгалии до Басры, и лишь моя болезнь заставила командира эскадры…, который всегда был добр ко мне, отправить меня в Англию на… 20-пушечном корабле под командованием капитана Джеймса Пигота, чья забота в те дни спасла мне жизнь». Больного мичмана доставили на судно «Дельфин», уходившее с грузом в Англию. «При этом Нельсон был настолько слаб, что врачи сообщили капитану „Дельфина“ Джеймсу Пиготу:

— Юноша очень слаб, потому будьте готовы, что он не дотянет до берегов Англии!

К счастью для Нельсона, капитан Пигот в свое время плавал вместе с его дядей Саклингом, а потому окружил полумертвого юношу своей заботой. Если тогда Нельсон и выжил, то только благодаря капитану Пиготу». Обратное плавание длилось более полугода. Приступы лихорадки сменялись у Нельсона долгими периодами угнетенного настроения, что, кстати говоря, совсем не редкость при малярии. Годы спустя он вспоминал, как состояние безысходности перемежалось у него тогда с периодами восторженного подъема: «Сначала меня донимало чувство, что я ничего не добьюсь в своей профессии. Голова шла кругом от тех трудностей, которые мне придется преодолевать, интерес к службе почти пропал. Я не видел способа достижения своей цели. После долгих мрачных раздумий и даже желания выброситься за борт во мне вдруг зажглось пламя патриотизма: я представил себе, что мне покровительствует сам король и вся страна. „Ну что ж, — воскликнул я, — я стану героем, и Провидение поможет мне преодолеть любые опасности!“» (Г. Нельсон, 2013).

Став адмиралом, Нельсон не раз вспоминал о некоем видении, которое предстало перед ним на пути из Индии. Это был, по словам Нельсона, «некий свет, нисходивший с неба, сверкающее светило», появившееся перед ним и звавшее к славе и триумфу. С одной стороны, тогда было в моде мистическое визионерство, а с другой — в те времена с лихорадкой успешно бороться не могли, и лихорадочное помрачение сознания с бредом и «галлюцинациями наяву» редкостью не были.

Дело в том, что Нельсон заболел малярией, что в Индии, понятно, не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Но любопытнее другое: уже через два дня после прибытия в Англию после шестимесячного плавания Г. Нельсон был назначен лейтенантом на 64-пушечный корабль «Вустер», который отправлялся в Гибралтар в качестве конвойного судна. После этого Нельсон 15 месяцев прослужил на 32‑пушечном фрегате «Ловестов» под командованием капитана Уильяма Локера (1731—1800), которого считают главным учителем Г. Нельсона в морском деле. Они дружили до самой смерти Локера, вместе участвовали в плавании на Ямайку. Примечательно, что на похоронах Нельсона Паркер был… главным плакальщиком! По давней традиции эти функции в Англии брал на себя кто-либо из мужчин — ближайших родственников умершего.

После прибытия на Ямайку в 1778 году главнокомандующий британским флотом в Вест‑Индии участник Семилетней войны и войны за независимость в Северной Америке Питер Паркер (1721–1811) пригласил Г. Нельсона на должность третьего лейтенанта на свой флагманский 50-пушечный корабль четвертого ранга «Бристоль», где он дослужился со временем до первого лейтенанта. Правда, после вступления Франции в войну на стороне американских колоний «Бристоль» всего лишь патрулировал северо-западное побережье Гаити, и блеснуть доблестью Нельсону не пришлось.

8 декабря 1778 г. Нельсон был назначен коммандером (промежуточное звание между лейтенантом и реестровым капитаном в британском флоте) на бриг «Бэджер». Спустя полгода 20-летний Нельсон уже стал капитаном! Мечты, как говорится, сбываются. На «Бэджере», правда, Г. Нельсон совершил единственный подвиг — потушил загоревшуюся бочку с ромом. 11 июня 1779 года Г. Нельсона назначили капитаном «Хинчинбрука» и командующим береговыми батареями Порт˗Ройала — ключа от залива, где располагался британский военный флот.

В январе 1780 года для захвата испанского форта Сан-Хуан в нынешнем Никарагуа была организована военная экспедиция, в которой капитан Нельсон командовал морской частью и проявил себя достаточно мужественно. И здесь снова Нельсон оказался рядом со смертью: напился воды из озерца, где плавали ветви ядовитого дерева манцинеллы. Манцинелловое дерево, или манцинелла, известное также как манзинилла (лат. Hippomane mancinella) — одно из самых ядовитых деревьев на планете. Произрастает в западном полушарии (штат Флорида, страны Карибского бассейна и Багамы). Растение получило широкую известность благодаря ядовитому млечному соку, содержащемуся во всех его частях, в том числе в плодах. Согласно легенде, от яда этого дерева умер испанский конкистадор Хуан Понсе де Леон. Он прибыл во Флориду в 1521 году в поисках золота и претендовал на владение областями, которые якобы открыл. Конечно, местные жители так просто отдавать ему свои земли не собирались, и во время битвы в ногу де Леона попала пропитанная ядом манцинеллы стрела, что привело его к мучительной и долгой смерти. «Даже тень ее смертельна», — говорит старая пословица. В прошлом считалось опасным спать под ядовитой кроной: можно уснуть навеки. Хоть в этом и была доля преувеличения, все же и по сию пору манцинелла считается опасной. Она занесена в «Книгу рекордов Гиннесса» как самое опасное дерево в мире. Отравление Нельсона было чрезвычайно сильным, но его выручили индейцы, знавшие противоядие. Когда же Нельсон немного оправился от отравления, его свалила сильнейшая дизентерия. Есть и другое предположение: он заболел после 20-25 дней инкубации, а клиника заболевания подозрительно напоминает… брюшной тиф. Да уж, поводов умереть не от пули или вражеского ядра, а от «поносной» болезни у Нельсона было сколько угодно.

В это время в лагерь доставили приказ адмирала Паркера, чтобы Нельсон немедленно возвращался на Ямайку и принял под свое командование фрегат «Янус», капитан которого умер. Нельсон покидал лагерь в самый канун штурма. Здоровье его оставляло желать лучшего: с почтового шлюпа на Ямайке его уже сносили на руках. Как показала жизнь, он отбыл из Сан-Хуана вовремя. Биограф пишет: «Крепость сдалась после сражения, длившегося несколько дней, на что ушли последние силы осаждавших. Взяв город, они стали его пленниками: большая часть людей заболела смертельной желтой лихорадкой, но в форте не было никакой медицинской помощи. Вокруг была неописуемая грязь, всюду валялись трупы людей и животных. Когда наконец среди руин организовали госпиталь, не нашлось людей, способных в нем работать, и, кроме того, большая часть лекарств и медицинских принадлежностей оказалась потерянной во время перехода через джунгли. А потом даже захоронение мертвых превратилось в непосильную задачу, тела просто сбрасывали в воду или оттаскивали в джунгли, где они лежали до тех пор, пока за них не брались звери и птицы… Если схватка с испанцами продолжалась всего несколько дней, то на борьбу со страшными тропическими болезнями ушло целых пять месяцев, после чего немногие оставшиеся в живых покорились судьбе. Те пять человек, у которых каким‑то образом выработался иммунитет против смертельных тропических хворей, остались в Сан-Хуане в роли символического гарнизона. Они решили охранять форт, пока испанцам не придет охота отбить его в конце сезона дождей. Итак, вся эта операция вылилась в бессмысленную потерю несчастных людей, заброшенных во враждебную страну. В джунглях погибли сотни солдат, доставленных Нельсоном на „Хинчинбруке“. Только десяток избежали смерти от „желтого Джека“ и других тропических болезней. Если бы Нельсон остался с ними, его слабый, уязвимый организм, скорее всего, не выдержал бы испытаний, и вовремя присланный с Ямайки приказ спас ему жизнь» (Г. Эджингтон, 1992).

Нельсон на 44-пушечном «Янусе» вернулся на Ямайку, откуда был отправлен в Англию на корабле Уильяма Корнуолиса (1744–1819), будущего адмирала и командующего флотом. Добравшись до Англии, Нельсон сразу же отправился в курортный городок Бат, столь любимый его отцом. Состояние молодого капитана было ужасным: у него на некоторое время даже отнялись ноги, так что пришлось нанимать носильщиков. Нельсон мучительно переживал свою беспомощность. Лечащий врач, проникнувшийся уважением к молодому капитану, отказался даже от части своего гонорара. Своему бывшему начальнику, а теперь и другу капитану Локеру Нельсон писал: «Приехав сюда, я был так болен, что не мог сам подниматься с постели и испытывал невыносимую боль при малейшем движении. Однако, благодаря Богу, сейчас я на пути к выздоровлению. Трижды в день принимаю лекарство, столько же раз пью целебную воду, принимаю ванны через день — я уж не говорю о том, что совсем не пью вина, что, по-моему, хуже всего» (Г. Нельсон, 2013). Выздоровление шло крайне медленно, однако Нельсон не терял оптимизма. Зимой 1781 года, едва начав ходить, он уже пишет: «Здоровье мое почти полностью восстановилось, я превосходно владею конечностями, не считая левой руки, — затрудняюсь сказать, что с ней такое. От плеча до кончиков пальцев она как полумертвая, но врачи уверяют, что это ненадолго».

Кроме этого, Нельсона ждала и новая большая проблема, с которой он никогда раньше не сталкивался. На его просьбу в Адмиралтейство о предоставлении соответствующей должности последовал ответ, что для Нельсона нет вакансии. При жизни М. Саклинга такого никогда не могло быть. Ответ из Адмиралтейства — первый звонок, что теперь у Нельсона более нет связей в высших флотских сферах. Теперь он такой же, как все. В письме Уильяму Нельсон жалуется: «Я говорил вчера с лордом Сэнуиджем, и он не смог сказать, когда меня возьмут на службу. Ты на это скажешь: „Так почему бы тебе не приехать в Норфолк?“ Отвечаю: у меня совсем не действует левая рука, почти в таком же состоянии левая нога. Лечащий меня доктор Адейр, знаменитый лондонский хирург, подает надежду, что через несколько недель это пройдет; тогда я обязательно приеду в Норфолк и поживу до тех пор, пока не получу работу. Когда будешь писать отцу, не передавай ему моих сетований; я знаю, что они его расстроят, и это никому не поможет». Любопытно, что лечил Нельсона человек очень известный — Р. Адайр (Robert Adair, 1716–1790), который был главным хирургом госпиталей в Челси, Лондоне, Гибралтаре и «обслуживающим хирургом» короля Георга III.

…Пока старое судно заканчивали переоборудовать в боевой фрегат, здоровье Нельсона вновь ухудшилось, но он провел зиму в Северном море, а затем отправился в Квебек. Там Нельсон встретил свою первую любовь. Ею стала 16-летняя дочь начальника военной полиции Мэри Симпсон, спокойная и уравновешенная девушка. Г. Эджингтон пишет о первом романе Нельсона: «Он был просто ошеломлен, увидев ее: повсюду ходил за ней, как осиротевший щенок, а находясь рядом, не спускал с нее глаз. Он пользовался любым предлогом, чтобы побыть в ее обществе. Мэри казалось, что симпатичный капитан подстерегает ее на каждом шагу. Она понимала, что заполнила всю его жизнь, и получала от этого удовольствие. Правда, ее смущали пылкость чувств и избыток внимания, которые он на нее обрушил.

Из дошедших до нас за тот период писем ясно, что он никогда еще не испытывал подобных чувств. И, как это ни странно для тех беспутных времен, когда замужние женщины не считали проступком свидание с мужьями своих подруг, Нельсон не имел никакого опыта в амурных делах. Воспитание в семье священника сделало его пуританином. Кроме всего прочего, бездумные интимные отношения между его друзьями и их подругами, отъявленная распущенность портовых проституток Чатема и Портсмута — все это внушило ему отвращение к физической близости. Его пока что дремлющая сексуальность угасала, когда он думал о тех грязных шлюхах, к которым бежали матросы и офицеры, едва получив увольнение на берег. Однако такое восприятие жизни не замутило образов совсем иных женщин — тех небесных созданий, чей духовный мир выше мужского разумения, которым можно поклоняться. Из них получались достойные жены и матери. Мэри Симпсон была для него такой женщиной. Смятенные чувства новичка — настолько же неопытного в жизни, насколько он был опытен в мореплавании, — завлекли молодого Нельсона в ловушку, которая часто подстерегает моряков. Он привык месяцами болтаться на волнах, не видя ничего, кроме загрубевших лиц матросов. Сойдя на берег, такой человек встречает изящное существо, все в оборочках, и бросается, как в омут, в эту внезапную, придуманную любовь — удел всех одиноких и обездоленных. Он мечтал, что увезет Мэри в Бернем-Торп и она станет его мадонной в мирном сельском Норфолке. Воображение рисовало картину венчания, которое совершит его отец в сельской церкви, и толпу родственников, умиляющихся по поводу этой красивой пары, их идиллическую жизнь. В присутствии же Мэри, очарованный ее красотой, Нельсон был скован и застенчив и никогда не говорил ни о своей любви, ни о дальнейших планах на жизнь». Из этого романа ничего не вышло…

Потом Г. Нельсон охранял побережье около Бостона, после чего ходил (моряки не любят слово «плавал»: плавает, как известно, мусор и …) в Вест-Индию и на Кубу, а после короткого перерыва был назначен капитаном 28-пушечного фрегата «Борей» и отправился патрулировать острова Карибского моря. Нельсон и его команда, патрулируя берега возле Бостона, заболели цингой. Интересно, а когда англичане для борьбы с цингой у моряков начали использовать смесь рома и лимонного сока? Настоящим прорывом в борьбе с этим бичом моряков стала публикация труда доктора Джеймса Линда из Эдинбурга «Трактат о цинге» (1754), в котором автор настоятельно рекомендовал использовать при этой болезни цитрусы и свежие овощи. В 1795 году Адмиралтейство приказало наладить снабжение кораблей цитрусами — речь шла о соке сначала лимона, а потом лайма. Эффект оказался поистине поразительным. Первое официально зарегистрированное использование прозвища lime-juicer (позднее — limey — «тот, кто пьет сок лайма») применительно к английским матросам относится к 1859 году.

…По количеству пушек на корабле можно было судить о ранге капитана. Нельсону поначалу доставались корабли шестого ранга, фрегаты или малые фрегаты. Вообще фрегаты — это корабли среднего размера с водоизмещением около 800 тонн, вооруженные примерно двадцатью — тридцатью 12–18-фунтовых пушек на одной орудийной палубе. В общем, невеликие птицы, как и сам тогдашний Нельсон. Фрегаты, однако, являлись наиболее загруженным типом кораблей парусного флота. В мирное время фрегаты, как правило, не ставились на прикол, подобно линейным кораблям, а применялись для патрульной и крейсерской службы, борьбы с пиратством и тренировки экипажей. Мало того, Г. Нельсон по собственному почину начал выполнять еще и таможенные функции: он захватывал торговые американские суда, которые продолжали вести незаконную торговлю с английскими колониями в Вест˗Индии. В течение года Нельсон исполнял обязанности командующего флотом Наветренных островов.

После нескольких неудачных любовных историй его ждала женитьба. Началось с того, что Нельсона попросили доставить попутным рейсом на остров Барбадос мисс П. Герберт, племянницу Д. Герберта — главы острова Невис. Будучи истинным джентльменом, Нельсон не мог отказать даме. По прибытии на Невис П. Герберт пригласила Нельсона в гости. Там он увидел женщину, в которую в тот же миг влюбился. Это была вторая племянница Д. Герберта, молодая вдова Фрэнсис Нисбет, проживавшая у своего дядюшки. Близкие именовали ее Фанни. Под этим семейным именем Ф. Нисбет и вошла в историю. Примечательно, что близкие Нельсона остались в истории только благодаря ему, у всех остальных были свои биографии!

«Фанни, — пишет биограф, — была на несколько месяцев старше Нельсона, ей исполнилось двадцать семь лет. Родилась она на острове Невис, где ее отец, Уильям Вулворд, был старшим судьей. Рано потеряв мать, в двадцать лет она осталась круглой сиротой: отец умер от неизлечимой болезни. В последние дни судью лечил доктор Джосая Нисбет, и спустя четыре месяца после его кончины доктор сделал Фанни предложение, которое она приняла. Вскоре из-за болезни супруга молодым пришлось вернуться в Англию, где и родился их сын, названный Джосая в честь отца. Болезнь доктора прогрессировала, и в 1781 году — сыну еще не было и двух лет — он умер. Таким образом, Фанни осталась и без родителей, и без мужа. Она была одна на всем белом свете, не считая ребенка, которого еще предстояло поставить на ноги. Единственным родственником, к которому она могла обратиться за помощью, был дядя Джон Герберт, тоже вдовец. Он предложил племяннице вернуться на Невис, который она считала своей родиной. Фанни с радостью приняла это предложение и взяла на себя роль экономки в доме дяди.

…По меркам восемнадцатого века Фанни была не красавица, уже не молода, но стройна и грациозна, с тонкими чертами лица и темными глазами. Она обладала изысканными манерами, свободно говорила по-французски и была прекрасной рукодельницей. Несчастья, преследовавшие ее всю жизнь, придали ее глазам какое-то тревожное выражение, которое дошло до нас через столетия на всех сохранившихся портретах. Один из ее знакомых, молодой моряк, писал: „В те времена она обладала приятной внешностью и свежим цветом лица, довольно редким для южного климата. Но отсутствие яркого ума было настолько очевидно, что, видимо, проницательность Нельсона на сей раз ему изменила. Его глаз отдыхал на румяных щечках, он пытался найти и другие достоинства, которые обычно обеспечивают супружеское счастье. И этого ему хватало“. Фанни не была женщиной веселой и жизнерадостной — скорее наоборот, а если и была чувственной, то хорошо скрывала это от постороннего глаза. Шансы на то, что она выйдет замуж второй раз, тем более с пятилетним ребенком на руках, были невелики. Наверное, Нельсон увидел в ней то, чего не замечали другие» (Г. Эджингтон, 1992). Другой британский историк дает следующую характеристику внешности Ф. Нисбет: «У нее была элегантная фигура, свежий цвет лица, но острый нос и необщительные манеры». Нельсон этого не замечал. Он пишет брату: «Думаю, что я нашел женщину, которая меня осчастливит… У нее те же манеры, что и у госпожи Моутрей. Тебе понравится это дорогое мне существо. Ты будешь восхищен ее благоразумием, вежливостью и — тебе я могу это сказать — красотой… У меня нет ни малейшего сомнения, что мы будем счастливой парой, а если не будем, то по моей вине». Как в воду смотрел… Любопытно, что принц Уильям, будущий английский король, с которым тогда дружил Нельсон, писал: «Бедный Нельсон влюбился по уши, по этому поводу я частенько над ним посмеиваюсь. Если говорить серьезно,… то ему скорее нужна нянька, чем жена. Я уверен, что он долго не протянет». В ту пору Нельсон выглядел ужасно и напоминал скелет, обтянутый кожей; ходили слухи, что у капитана «Борея» прогрессирующая чахотка. Но 11 марта 1787 года состоялась долгожданная свадьба Нельсона и Фанни.

В мае 1787 года Нельсон покинул Вест-Индию, чтобы никогда больше туда не возвращаться. Фанни с сыном и Джон Герберт с дочерью отбыли с островов несколько позднее на торговом судне. Некоторые историки полагают, что за этим кроется охлаждение Нельсона к Фанни, другие, напротив, считают, что он постарался отправить свою молодую супругу в Англию на более комфортабельном судне, а не на не приспособленном для дам военном корабле. Впрочем, есть еще одно объяснение того, почему Нельсон решил плыть в Англию в одиночестве. Состояние его здоровья к тому времени настолько ухудшилось, что он вполне серьезно готовился к скорой смерти, не слишком надеясь увидеть берега родины. Именно поэтому с собой Нельсон прихватил бочку рома, в которую просил в случае смерти положить его тело, желая быть похороненным не в море, а в Англии. Он как бы репетировал то, что произошло после его смертельного ранения у Трафальгара…

В Англии фрегат «Борей» был определен на самую неприятную на флоте службу — так называемую «приемку». Она заключалась в том, чтобы, стоя на якоре около порта, останавливать все проходящие английские торговые суда и силой снимать с них почти всю команду, оставляя ровно столько матросов, чтобы судно могло дотащиться до порта. Всех остальных забирали в военно-морской флот. Но скоро закончилось и это: 30 ноября 1787 года Нельсон получил расчет и был списан в береговой резерв, а по существу — отправлен в отставку, ибо вернуть его в действующий флот могла только большая война на море.

Шесть лет пребывал Нельсон в забвении, несмотря на обращения к премьер-министру, наследному принцу Уильяму, контролеру флота и чиновникам Адмиралтейства. На руку ему оказалась Великая Французская революция: в 1793 г. он был назначен капитаном линейного корабля четвертого класса «Агамемнон», входившего в средиземноморскую эскадру. Вот как раз на Средиземном море, в Неаполе, состоялась встреча (роковая?), которая гораздо больше интересует всех, чем вся героическая биография Г. Нельсона. Капитана «Агамемнона» встретил лично посол Гамильтон, которому Нельсон и вручил письмо адмирала Худа королю «двух Сицилий» с просьбой помочь войсками осажденному революционерами Тулону. Теперь следовало ждать ответа. Чтобы ожидание не было слишком тягостным, Гамильтон пригласил Нельсона погостить у него дома. Тогда-то и произошла первая встреча Нельсона с леди Гамильтон. Вот как на склоне лет вспоминала о ней сама Эмма Гамильтон, писавшая о себе в третьем лице: «Когда сэр Уильям вернулся домой после первой встречи с капитаном Нельсоном, он сказал своей жене, что собирается представить ей одного человека, который не может похвастаться особой красотой. Однако, добавил сэр Уильям, „этот английский моряк, капитан Нельсон, в свое время станет величайшим из людей, которых Англия когда-либо производила на свет. Я понял это уже из тех немногих слов, которыми успел с ним обменяться, и утверждаю, что в один прекрасный день он приведет мир в изумление. Никогда еще я не принимал в своем доме офицеров, но его я намерен пригласить к нам“. После чего Нельсон был представлен леди Гамильтон. Он жил в доме ее мужа все то короткое время, что был в Неаполе. С этого момента зародилась пылкая дружба троих людей, которая, становясь все сильнее, продолжалась вплоть до их кончины. Эмме Гамильтон выпала горькая участь умереть последней». Большинство британских историков, однако, считает, что в первое их знакомство 28-летняя красавица отнеслась к Нельсону весьма безразлично: мало ли капитанов в английском флоте! Впрочем, скромный и неглупый 34-летний Нельсон на самом деле производил приятное впечатление, и общаться с ним было весьма приятно как самому Гамильтону, так и его супруге. В гости к Гамильтонам Нельсон прибыл вместе с пасынком Джосаей, которого представил как своего сына. Из письма Нельсона жене: «Леди Гамильтон удивительно добра и мила по отношению к Джосае. Эта молодая, обходительная женщина делает честь своему положению, которое она занимает в свете». Эмма, безусловно, произвела сильное впечатление на Нельсона. При этом он очень хочет, чтобы леди Гамильтон непременно понравилась и его жене.

Отправляясь к флоту, Нельсон написал в дневнике: «Господи! Пошли нам счастье. Мне верится, что нам будут помогать добрые пожелания Неаполя, сэра Уильяма Гамильтона и леди Гамильтон в особенности. Последние мне дороже всех остальных. До свидания, Неаполь…» Их следующая встреча с Эммой произошла спустя пять лет. Но скоро состоялась и другая — правда, заочная — встреча: морского капитана Г. Нельсона и артиллерийского капитана Наполеона Бонапарта. Нельсон уже ощутил на себе огонь его умело расставленных пушек в гавани Тулона, а Бонапарт видел мачты корабля Нельсона. Никому дотоле не известный артиллерийский капитан Бонапарт столь удачно расположил осадную артиллерию, что в ходе непрерывной 48-часовой бомбардировки смел пушки защитников, после чего начался генеральный штурм. Впереди одного из отрядов шел и Бонапарт (уже майор!), который вскоре был ранен штыком английского матроса…

Для Нельсона продолжались погони и стычки с вражескими судами, было плавание в Тунис и на Корсику, штормы и недомогания. Он принимал участие в штурме корсиканского порта Бастия. Именно тогда Нельсон написал свою знаменитую фразу: «…один англичанин стоит трех французов…». Действительно, у французов было 4500 солдат, у англичан — 1200. Нельсон уничтожил один французский корабль и два захватил. Все было очень хорошо, но роковой час приближался… В конце июня 1794 года англичане начали штурм корсиканской крепости (цитадели) Кальви. 12 июля французы обстреляли английские осадные сооружения, где находился Нельсон. Вот как он описывает этот эпизод: «В семь утра, после попадания ядра в наши укрепления, мне в лицо и глаза рикошетом угодили песок и каменные осколки…». Существует гравюра XIX века, изображающая этот эпизод биографии адмирала. Чуть позже у Нельсона произошло обострение малярии. А вот дальше началось непонятное.

В письме жене 4 августа 1797 г. Нельсон назвал ранение «небольшой царапиной возле правого глаза». Однако спустя две недели, когда он покинул взятую крепость, все выглядело уже серьезней: «От взрыва щепки и каменные осколки брызнули мне в лицо, вонзились в грудь, и, хотя все лицо было в крови, я еще легко отделался. К сожалению, правым глазом я практически ничего не вижу: вначале я совсем ослеп, а сейчас уже могу им видеть свет. К счастью, если не присматриваться, повреждение почти незаметно, зрачок расширился и закрыл всю голубую часть глаза — забыл, как она называется. А в Бастии я получил шрам на спине. Но ты не должна думать, что раны сделают меня затворником: ничто, кроме потери конечности, не заставит меня покинуть службу» (Г. Нельсон, 2013). Тут примечательны два факта: Нельсон говорит еще об одном ранении и о том, что потеря конечности заставит его покинуть службу. На самом деле ни первое, ни второе не заставило его покинуть службу! Это сделала только смерть…

2 октября 1794 г. в письме адмиралу Худу Нельсон говорит: «Я прошу вас… довести до сведения короля тот факт, что, служа ему, я потерял глаз». В феврале 1795 г. он пишет дяде М. Саклингу: «Корсика стоила мне 300 фунтов, глаза и шрама во всю спину…». 19 июля 1795 г. в письме Нельсона первому лорду Адмиралтейства графу Спенсеру есть любопытная фраза: «…вы упоминаете о своих сомнениях по поводу того, можно ли приравнивать повреждение моего глаза при осаде Кальви к потере органа. Могу только сказать…, что мой правый глаз, в результате потери части хрусталика, полностью ослеп…» Нельсон снова возвращается к этому в письме к министру иностранных дел Англии лорду У. Гренвиллу (1759–1834) от 23 ноября 1795 г.: «…с ранней юности я служу в Королевском флоте: участвовал в двух войнах, побывал в более чем ста сорока сражениях на море и на суше, лишился глаза и много раз был ранен, воюя с врагами моей страны и моего короля…» (Г. Нельсон, 2013).

А вот что пишет по этому поводу российский биограф Нельсона: «Теперь мы подходим к весьма нелюбимой британскими историками деликатной истории с невидящим глазом Нельсона. Принято считать, что в бою при Кальви Нельсон был ранен в глаз, после чего на него ослеп. Потому на всех классических портретах он изображен с черной повязкой, закрывающей его ослепший глаз. Однако не столь давно в британской прессе появились статьи, утверждающие, что рана Нельсона была настолько незначительна, что его даже не внесли в официальные списки раненых, так как с глазом почти ничего не случилось, лишь несколько снизилась острота зрения. …Нельсон объявляет во всеуслышание, что его раненый глаз ничего не видит, что он получил увечье, и если его обошли наградой, то должны хотя бы назначить пенсию как инвалиду. Кто мог проверить, видит Нельсон раненым глазом или нет, а если видит, то насколько хорошо? Никто! Теперь капитан „Агамемнона“ везде и всюду появляется с черной повязкой, свидетельствующей о совершенных им подвигах. Впоследствии, когда Нельсон потеряет руку, история с невидящим глазом утратит всякий смысл, и тогда он навсегда снимет свою черную повязку. Впрочем, чтобы его не заподозрили в обмане, Нельсон будет говорить, что его зрение постепенно восстановилось» (В. В. Шигин, 2010).

Биограф упоминает «статьи в британской прессе», но есть и другие работы, свидетельствующие в пользу односторонней слепоты адмирала (А. Asorey-Garcíа, Е. Santos-Bueso, J.García-Sánchez, 2014; J. Gifford, 2015). Причем речь идет о том, что правый глаз Нельсона сохранял только светоощущение, а причиной была контузия глаза с отслойкой сетчатки. Примечательно, что зрение Нельсона было исследовано врачами уже в то время: существует соответствующее заключение, подписанное флотским врачом John Harness, хирургами Michael Jefferson и M.Chambers.

Для обывателя внешне здоровый и открытый глаз адмирала на портретах — гарантия сохранения его функций. На деле же это не так! Я знаю имена приблизительно 60 одноглазых летчиков, продолжавших летать (с одним был лично знаком). Тут все ясно. Известно, что Валентин Овечкин пытался застрелиться из малокалиберной винтовки, остался жив, но потерял правый глаз. Это тоже более чем очевидно. А доказательства, допустим, слепоты М. И. Кутузова вообще не существует, не говоря уже о совершенно фантастичной возможности выжить после повторного сквозного ранения головы круглыми свинцовыми пулями XVIII века. Шведского короля Карла XII уложила наповал одна такая пуля. А тут две! Однако мы безоговорочно воспринимаем его как героя, потому что свой. А Нельсон чужой, да еще и непримиримый враг. Как раз в то время английский флот подходил к Кронштадту и угрожал ему! Но, объективности ради, что выигрывал Нельсон, «кокетничая» своей слепотой? Он получал только риск увольнения как увечный воин и ничего больше!

Наконец удача улыбнулась Нельсону: 14 февраля 1797 г. английская эскадра у мыса Сент‑Винсент нанесла серьезное поражение испанской эскадре. Это была очень нужная для Англии победа в войне против Франции и ее союзницы Испании. Английский командующий адмирал Джервис был награжден за нее графским титулом и стал лордом. Отличился в этом сражении смелый и находчивый капитан Нельсон. Он получил рыцарский крест ордена Бани, возводивший награжденного в дворянское достоинство. Одновременно подоспело и очередное производство в следующий чин. С этого времени начался важный период в жизни уже достаточно известного в английском флоте 39‑летнего контр-адмирала сэра Г. Нельсона.

Но дальше все пошло не так… Во время следующей операции Нельсон организовал высадку группы моряков на мол в гавани Санта-Крус. Высадка происходила ночью в бурную погоду под ружейным и артиллерийским огнем испанцев. В авангарде десанта шел сам Нельсон. Едва он выпрыгнул на мол, как тут же был опрокинут обратно в лодку. Его зацепило зарядом картечи, была перебита правая рука. Еще раньше, в битве при Сент‑Винсенте, кроме нескольких синяков, он получил удар по левой стороне живота. Хирург после осмотра сказал, что это только ушиб, который не имеет никакого значения, если только воспаление не перейдет на кишечник (?). Однако повреждение имело последствия, и даже в конце 1804 г. в этой области появлялась боль во время кашля и выпячивание «размером с кулак» (формирующаяся грыжа?).

Потом настал черед битвы при Тенерифе. Незадолго до полуночи 24 июля 1797 г. с нескольких шлюпок был высажен десант, который возглавлял Нельсон. Около половины второго утра 25 июля Нельсон был ранен в правую руку (картечью, мушкетной пулей?), когда уже выходил из лодки. Шпага, которую ему когда-то подарил его дядя Морис Саклинг, выпала из правой руки, и он поймал ее левой. Его пасынок услышал слова Нельсона: «Мне прострелили правое плечо! Я погиб!» Его положили на дно шлюпки. Плечевая артерия, по всей видимости, была повреждена, ибо кровь обильно хлынула из раны. Нельсон почувствовал слабость, и это усугублялось видом крови, которую он терял. На рану адмирала наложили повязку из шелкового платка, которая помогла остановить кровотечение (артерию, видимо, перетянули). В половине четвертого Нельсон вернулся на корабль. Хирург Томас Эшелби, зачисленный на корабль лишь 27 мая 1797 года, осмотрел рану адмирала и констатировал наличие огнестрельного перелома правой плечевой кости чуть выше места отхождения локтевой артерии. Немедленно была выполнена гильотинная ампутация плеча в средней трети. Никакой анестезии не было, только несколько быстрых взмахов ланцета и две шелковые лигатуры на концы разорванных артерий. В те времена было принято выводить концы лигатур в рану, и они выполняли функцию дренажей для отделяемого из нее. После операции Нельсону дважды давали настойку опия, также он принимал опий в течение нескольких недель после операции. 28 июля у адмирала поднялась температура, и ему давали настой хинной коры (тогда хинин использовался в качестве жаропонижающего). Культя выглядела нормально, нагноения в области лигатур не отмечалось. Нельсон начал (или умел?) писать левой рукой. При возвращении в Англию культя сильно болела, и Нельсон был очень раздражен. Опий, видимо, помогал не слишком. Нельсон принимал таблетки опиума каждый вечер перед сном в течение нескольких недель. 31 июля самопроизвольно отошла одна из лигатур, и рана выглядела неплохо. Размер операционной раны был равен диаметру шиллинга (≈ 2,5 см). Но по ночам Нельсон ощущал дергающую боль в культе.

В Англии его наблюдали врачи Николс, Крукшенк, Джефферсон, Мосли. Рана болела, и к Нельсону приглашали все новых докторов. Одним из них стал Thomas Keate (1745–1821). Он прошел обучение в лондонском госпитале Св. Георга под руководством тамошнего хирурга Д. Ганнинга, а в 1793 г. стал вместо умершего знаменитого Д. Хантера главным хирургом британской армии. T. Keate был выдающимся хирургом: уже в то время он успешно оперировал аневризму подключичной артерии! Впоследствии он был лейб‑хирургом короля Георга IV. Однако его консультации приносили Нельсону немного пользы: рана воспалилась, была лихорадка и боль в культе.

Современные исследователи полагают, что под лигатуру попали веточки нерва (локтевого?), что может давать довольно интенсивную боль! Можно предполагать, что боль носила фантомный характер. В любом случае рана на культе не заживала больше четырех месяцев. Одна лигатура, которая могла быть источником инфицирования, оставалась в ране. Непонятно, почему хирурги боялись ее удалить. Она отделилась только 4 декабря, тогда исчезла боль и Нельсон впервые смог заснуть без опия. После этого рана зажила буквально за неделю! Повезло. Потом Нельсон отмечал боли в культе только при смене погоды. Он называл ее «барометр» (M. Puntis, 2010).

Но куда интереснее другое. В 1970 году в Англии появилась статья «Неврологические заболевания адмирала, лорда Нельсона». В ней приводятся письма Г. Нельсона, в которых он жаловался на онемение пальцев правой кисти (до ранения, разумеется) и онемение и слабость правой ноги. Автор пытается объяснить эти симптомы полинейропатией после «тифоидной лихорадки» или даже инсультом. Но тогда куда затем все это подевалось? (W. Goddy, 1970).

Операция на Тенерифе, безусловно, была крупной ошибкой Нельсона. После того как возможность внезапного нападения оказалась упущенной, было явным авантюризмом бросаться с имевшимися у него ограниченными силами на штурм крепости, которую защищал восьмитысячный гарнизон. Английский адмирал У. Джеймс, восторженный поклонник Нельсона, писал в 1948 году: «Как могло случиться, что контр-адмирал… допустил эту грубейшую тактическую ошибку? Объяснение состоит в том, что… как он сам говорил, его гордость была уязвлена провалом его плана. И его сознание… на какое-то время было помрачено эмоциями, которые не должны воздействовать на принятие решений в ходе сражения». Джеймс, несомненно, прав. Безрассудный азарт всегда был недостатком Нельсона.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ

 

 

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения