Скальпель против храпа

 К 50-летию первой в России хирургической операции по лечению храпа

Издревле на Руси храп считался признаком богатырского здоровья и непременным атрибутом сна сильного мужчины. Однако кажущаяся безобидность храпа может обернуться не только дискомфортом домочадцев, но и серьезными недомоганиями и даже смертью храпящего. Это патология, которая требует медицинского вмешательства, иногда даже хирургического.

---

«Так случилось, так со мною сталось…»

До смертного крика, до каменной боли,

Сухой и блестящий заряд алкоголя

Вошел в мое сердце, как пуля в наган…

И тянутся, тянутся красные губы,

Но спирт сквозь аорту, как пуля в окно.

И может, поднимет, а может, погубит

Суровая похоть и злое вино…

В. Луговской, 1926

 

Если эти больные пробуют вином залить настроение, симптомы с течением времени становятся чаще и интенсивнее и вместе с тем настолько тесно связаны с идеей алкоголя, что больных в это время с непреодолимой силой тянет пить… Почти всегда имеется своего рода мировая скорбь, какая-то тоска… Однако не в этом суть: больным овладевает неожиданное чувство ужасной жути, какое-то «невыносимое» состояние…

E. Bleurer, 1920

 

Пьяница подобен объятому пламенем или отравленному зверьку, который выбирает смерть в воде, убегая от смерти на суше.

К. Менингер, 1961

 

1. «…жил мальчик в простой крестьянской семье…»

Сергей Есенин родился 21 сентября (3 октября) 1895 г. в Константинове, в семье Александра Никитовича Есенина (Ясенина) и Татьяны Федоровны, урожденной Титовой. В семье было еще трое умерших в младенчестве детей и две младших сестры Сергея — Екатерина и Александра. Трудно представить психологию людей давно умерших, но дед поэта Ф. А. Титов, переживший Есенина на два года, был личностью, мягко говоря, своеобразной. Он напоминал деда М. Горького: деловой, властный, в меру состоятельный, он был несдержан, раздражителен и груб, устраивал скандалы из-за соли, спичек или керосина. В гневе он однажды сбросил своего сына Петра (тому было 8 или 10 лет) с чердака. Мальчик ударился головой о землю и всю жизнь страдал посттравматической эпилепсией. Мать поэта унаследовала властность, внутренний стержень, способность принимать решения, но ее отношения с мужем и детьми были лишены того лиризма, которым пытался в стихах наделить их Есенин… Выданная замуж против своей воли, жившая в семье свекрови (муж очень рано уехал на заработки в Москву и прожил там почти два десятка лет!), Татьяна Есенина не была расположена к сантиментам. И Сергей не любил «строгий и угрюмый дом бабушки, Аграфены Панкратьевны», такой деревенский «замок Броуди». Мать поэта много раз просила у нелюбимого мужа развода, но и он, и родня были против (венчанный брак разводу не подлежал!). Тогда, оставив Сергея в семье Титовых, она уехала на заработки сначала в Рязань (была прислугой), затем в Москву (работница на кондитерской фабрике)… 22 октября 1902 года у нее родился внебрачный сын — Александр Разгуляев, сводный брат Сергея Есенина. Промучившись пять лет, она вернулась к мужу.

В детстве Есенин вынужден был считать себя сиротой, и, когда мать вернулась, он с испугом смотрел на незнакомую «тетю», держась за юбку бабушки! Редко приезжавший отец тоже не был ласков… В 17 лет Есенин писал знакомой, что мать нравственно умерла для него уже давно (?!).

Профессор-психиатр Д. И. Шустов в рецензии на книгу о Есенине пишет: «Сочетание алкоголизма и суицида, где первый принимает хроническую форму последнего, связывают с особенностями раннего детства, а именно с дефицитом материнской заботы, сепарацией (за бедностью и многочисленностью своей крестьянской семьи Есенин воспитывался у деда по материнской линии) и вариантами поведения, граничившими с гибелью (с трех лет Есенина сажали на лошадь без седла и пускали галопом, бросали в воду, обучая плавать)». В этой связи умиление многочисленных доморощенных биографов поэта его «благостным» деревенским детством удивляет. Даже «Письмо матери» представляется адресованным скорее бабушке по отцовской линии (как у Пушкина отношение к Арине Родионовне гораздо теплее, чем к матери)! К сочинительству Есенина и мать, и отец относились как к блажи — до тех пор, пока стихи не начали приносить неплохие деньги.

От матери поэт унаследовал «мужские» черты: настойчивость, уверенность, сметку, определенную твердость. От отца — отвращение к крестьянскому труду, слабое здоровье (А. Н. Есенин страдал бронхиальной астмой и грудной жабой) и неустойчивость к чужому влиянию. Известный есениновед А. Д. Панфилов увидел в характере поэта мозаичность: он демонстрировал черты возбудимой, демонстративной, астенической акцентуированной личности. Если учесть, что позднее эти особенности начали порождать и личные проблемы, и конфликты с законом, то речь идет уже о смешанной психопатии, на которую уже потом «лег» алкоголь…

 

2. «С каждым днем я становлюсь чужим…»

Первым тревожным эпизодом была попытка самоубийства: после вполне платонического расставания с М. Бальзамовой Есенин испытал «тяжелую, безнадежную грусть» и выпил уксусную эссенцию. Боль от ожога отрезвила, и он выплюнул яд… У него «захватило дух» и пошла пена изо рта, но этим все обошлось. Об этом случае, кроме М. Бальзамовой, никто не узнал…

Настроение кардинально меняется, и уже через год Есенин очень заносчив и самолюбив, за что его недолюбливают окружающие. Но одновременно он угнетен: его не признают поэтом, опусы не принимают в редакциях журналов. Отец журит, говорит, что надо делом заниматься, а не стишки писать. Окружающие воспринимают его поведение как театральное, никто не понимает его «странные речи», как говорит он в письме. Есенин увлекается вегетарианством (ненадолго), бросает курить (с 15 лет он курил по 25 папирос в день). Его мучают (до «острого малокровия»!) непонятные носовые кровотечения. Тяготит безденежье.

Но вдруг произошло чудо — его стихи начали принимать к публикации, он стал посещать Народный университет имени А. Шанявского. Поэт жил в гражданском браке с А. Р. Изрядновой. У них родился сын Юрий (Георгий), расстрелянный в 1938 г. Но весной 1915 года Есенин, алчущий поэтической известности, уезжает в Петроград…

 

3. «…я скоро стану знаменитый русский поэт…»

Скоро о Есенине заговорили как о чуде. «Серебряный век» поэзии завершался, и здесь были признанные лидеры: А. Блок, Вяч. Иванов, Н. Гумилев. Но появление новых имен не исключалось, да и пришла мода на крестьянских поэтов, к которым сразу причислили Есенина и Клюева.

Странно, но на фоне начавшегося успеха Есенин сказал однажды: «Только короткая жизнь может быть яркой. Жить — значит отдать всего себя… поэзии. Отдать всего себя, без остатка. Жить — значит сгореть». Поэтическое преувеличение? Но вот слова З. Гиппиус о Есенине: «Странная гармония. Когда я говорю „удаль“, я не хочу сказать „сила“. Русская удаль есть часто великое русское бессилие». Метко сказано!

Есенин быстро стал знаменит, но не в Рязани и Константинове, а среди поэтического бомонда. Среди тогдашней богемы были в моде различные психоактивные вещества — от алкоголя до кокаина, морфина и гашиша. Понятно, что «поэтическое настроение» приходилось подпитывать: нельзя же 24 часа в сутки находиться в состоянии поэтической приподнятости и экзальтации. Есенин попробовал и кокаин, и гашиш, но ему не понравилось.

Нет ни одного достоверного факта, что до 1915 года Есенину был известен вкус «огненной воды». А вот с первыми поэтическими успехами, «когда он был предметом ласки и любви московских салонов, Сережа — розовый мальчик, уже напивался…», — пишет современник.

По причине близорукости (известен только один эпизод, когда Есенина видели в очках) его не взяли в армию, он служил в санитарном поезде императрицы Александры Федоровны санитаром. Это было в тылу, и Есенин с друзьями нередко «нарушал режим» (любопытно, что «сухой закон» на поэта не распространялся), но о болезненном пристрастии речь еще не шла.

После Февральской революции современник «впервые видел Сережу совершенно пьяным…» Есенин сначала чувствовал себя скованно перед большой аудиторией и иногда «принимал для храбрости». В этот период он, совсем не крепыш (рост 168 см, костюм 48 размера, обувь — 41), перенесший корь, скарлатину, дифтерию, сыпной тиф и аппендэктомию, был настолько воодушевлен поэтической славой и происходившим в стране, что растрачивал здоровье пригоршнями. Даже семья (в 1917 г. он женился на З. Н. Райх) не очень изменила образ жизни: бессонные ночи, бесчисленные поездки по стране, неустанное, неостановимое творчество и нещадное курение… Но от пьянства в это время он был далек и выпивал только «по случаю».

 

4. «Ох, и песней хлестану…»

Но очень скоро наступил гибельный для поэта временной отрезок — «кофейный» период российской поэзии, период «кофейного» творчества и существования. После октябрьского переворота была разрушена полиграфическая база, не стало бумаги для печати, была введена жесткая цензура. Поэзия оказалась невостребованной, и поэты были вынуждены читать свои стихи на эстраде. Это получалось лучше и чаще, чем видеть свои опусы напечатанными. Мелодекламация была не только формой поэтического выражения, но и давала некоторый заработок, чаще в виде продуктов. Для этого использовались кафе, сохранившиеся с дореволюционных времен и возникшие вновь: «Домино», «Стойло Пегаса» (одним из учредителей был С. Есенин), «Кафе поэтов», «Красный петух», «Элит» и т. п. Публика собиралась сюда «прожигать жизнь» и развлекаться.

Люди, среди которых вращался в то время Есенин, «были широкие, мало ели, но много пили». «Друзей» поэта уже стали устраивать начинавшиеся скандалы Есенина, носившие еще форму поэтического эпатажа: они привлекали публику и давали возможность поесть и выпить за его счет. Примечательно, что некоторые счета сохранились (они опубликованы в академическом собрании сочинений Есенина) и показывают, как был скромен его выбор и как не стеснялись «друзья». Он нередко восклицал: «За всех плачу я, Сергей Есенин!» И «друзья» заказывали икру, красную рыбу, грибы и т. п. Немудрено, что он был все время в долгах.

Алкоголь уже начал действовать на Есенина подобно динамиту. Во хмелю он становился буен, неуемен и злобен, часто дрался, в том числе и с милиционерами (известны пять уголовных дел по статье «хулиганство» с 1920 по 1925 г.). К 1919 году «разгул Есенина, бессонные ночи, трепня с литературных подмостков на светские ужины, знакомства, скандалы развивались параллельно его славе. Девическая краса его лица быстро побледнела. Цвет кожи стал желтоватым, под глазами натекли легкие припухлости. Всем было лестно выпить с рязанским Лелем», — пишет современник. Стоит добавить, что и он уже почти никому не отказывал…

В начале 1920 года Есенина арестовали за конфликт в кафе «Домино!», куда прибыла дежурный комиссар МЧК Анна Рекстынь (дело № 10005). Суд был назначен на 31 марта, но Есенин на него не явился: 23 марта он, А. Мариенгоф и А. Сахаров «сматываются» в Харьков. В июне 1920 г. новое турне: Ростов, Таганрог, Новочеркасск. Поездка сопровождалась уже привычными скандалами и «зеленым змием». Однако в это время Есенин пишет «Сорокоуст», который В. Брюсов назвал «самым лучшим из того, что появилось в русской поэзии за последние два или три года».

 

5. «Я все такой же…»

Алкоголь свое черное дело делал — неделя стала у поэта делиться на «пьяную» и «трезвую» половины. Пьяным стихов он никогда не писал. Менялся не в лучшую сторону характер: возбудимость, граничащая с буйством, проявлялась у одурманенного алкоголем, а аффективно сниженное, носящее характер беспредметной тоски настроение — у трезвого. Многочисленные неприятности, аресты, развод с З. Райх, раздоры с друзьями становятся поводом для очередной алкоголизации. «Заливаю глаза вином», — писал Есенин.

Уже к 1921 году зависимость поэта вполне оформилась: пока он шел из «Стойла Пегаса», несколько раз заходил по дороге в тот или иной кабачок — выпить и освежиться. И каждый раз он доходил до буйства и бешенства. Поэт начинал буянить, лезть в драку и бить посуду. У него стали появляться мрачные мысли, поэт подозревал, что его хотят убить (А. Кусиков, например).

Уже летом 1920 г. Есенин говорил, что врачи любят его припугнуть — мол, что ему только ни грозит, если он не бросит пить и т. д. Между тем налицо были и аффективные признаки алкогольной болезни, и физические: поэт жаловался на боль в области печени и стойкое снижение аппетита. Налицо был и уже сложившийся ритм алкоголизации. Но самое тревожное — идея преследования, ведь с этим же Кусиковым Есенин продолжал поддерживать тесные отношения и в России, и за границей, во время турне с А. Дункан! Н. Асеев, описывая свою последнюю встречу с Есениным перед его отъездом в Ленинград, писал его постоянных упоминаниях о каких-то неведомых преследователях, для борьбы с которыми он постоянно носил с собой револьвер «бульдог». Вспоминал он и слова поэта: «Живым я им не дамся!» А ведь это было уже после психиатрической клиники…

 

6. «Я усталым таким еще не был…»

Роман с А. Дункан, по мнению современников, сыграл роковую роль в жизни поэта. Перенесшая несколько личных трагедий, но абсолютно богемная балерина алкоголя абсолютно не чуралась. А Есенин… «Пил он в последние годы плохо. Хмелел сразу, как хмелеют непривыкшие к алкоголю. Так вот захмелел от Дункан… нехорошая кутерьма захлестнула дни. Тут как в присказке: „То, что англичанке здорово, то Есенину — смерть“». Дункан признавалась, что зачастую не может танцевать, не подкрепившись шампанским или виски. Относившаяся к Есенину как к погибшему сыну (она была на 17 лет старше поэта), Дункан не делала даже слабой попытки удержать его от гибельного пристрастия. Бесконечные пирушки, банкеты по любому поводу, шампанское вместо воды… Примечательно, что Дункан и Есенин ездили в Петроград и останавливались в том самом «Англетере», где три года спустя произойдет трагедия… Пришедшего в особняк на Пречистенке, где жили Дункан и Есенин, приятеля поэта поразило «его болезненно‑испитое лицо, припухшие веки глаз, хриплый голос».

А Дункан делала вид, что не замечает этого, и тащила поэта с собой в турне по Европе и США. Зная, что там сухой закон, она предусмотрительно захватила с собой изрядный запас спиртного, чтобы «лечить» поэта. Через пятнадцать месяцев Есенин признался: «Ничего я там не видел, кроме кабаков и улиц… Я уже под конец и людей перестал запоминать… Ну, и пил, конечно… А пил я потому, что тоска загрызла…» За границей были написаны «Страна негодяев», несколько стихотворений и «Черный человек». Горький саркастично писал о том, как плясала в Берлине Дункан, предварительно покушав и выпив водки…

Недуг Есенина развивается. Он лечит алкогольную нейропатию водами в Висбадене, а 27 мая 1923 года после скандала в «Палас де Трокадеро» Дункан, вызвав полицейских, отправляет его в частную клинику «Maison de Sante» под Парижем. Ой, как это напоминает роман В. Высоцкого и М. Влади! Правда, там была клиника Шарантон… Есенин провел в клинике три дня, его признали здоровым, но скоро такой же скандал он устроил в другом отеле, и его осматривал доктор Жан Маркус. Дункан «стыдливо» объяснила врачу, что это последствия контузии (?!), перенесенной Есениным на войне.

В Италии Есенин неудачно упал с трапеции, получил сильные ушибы и несколько недель лечил их. Его боязнь преследования усилилась. Он вернулся в Россию совсем больным…

 

7. «Вечер черные брови насопил…»

Выглядел поэт скверно, заговаривался, перескакивал в беседе с одного предмета на другой. Писать он был не в состоянии, так как пил без передышки. В это время произошел печально известный эпизод в доме А. Мариенгофа — с ковром, на котором Есенин вдруг увидел «какие-то хари»…

В августе 1923 года Есенин познакомился с А. Миклашевской, актрисой Камерного театра. Начался короткий и самый «тихий» роман поэта. Но уже 15 сентября Есенин попадает в состоянии «полного опьянения, с возбуждением» в приемный покой МУРА, где его освидетельствует врач Алексей Васильевич Перфильев…

Жить Есенину было негде, он приютился у И. Старцева, который вспоминал: «Приходил только ночевать, и в большинстве случаев в невменяемом, пьяном состоянии. Однажды, возвращаясь в четыре часа утра, Есенин упал на лестничной площадке… Падая, исцарапал себе лицо и хрипел. Придя немного в себя, он беспрерывно начал кашлять, обрызгав всю простыню кровью…» Падения Есенина на кафельный пол и ушибы головы упоминает и Г. Бениславская.

Вот тут возникает загадка: состоялась ли встреча Есенина с замечательным клиницистом — заведующим кафедрой психиатрии I МГУ Петром Борисовичем Ганнушкиным?

 

8. «Исключительно тонкий диагност»

Петр Борисович Ганнушкин родился 24 февраля (8 марта) 1875 года в деревне Новоселки Пронского уезда Рязанской губернии в семье земского врача.

В 1903 г. окончил с золотой медалью первую Рязанскую мужскую гимназию и поступил на медицинский факультет Московского университета. Особенно усердно занимался на кафедре общей терапии и диагностики, возглавляемой М. П. Чериновым, который читал лекции по психиатрии, будучи учеником В. Гризингера, Н. Фридрейха и Л. Тюрка. Затем П. Б. Ганнушкин учился у А. Я. Кожевникова и С. С. Корсакова. Окончив в 1898 г. университет, П. Б. Ганнушкин работал врачом-экстерном психиатрической клиники Московского университета под руководством С. С. Корсакова, С. А. Суханова и В. П. Сербского. Проходил стажировку в Париже, в клинике Валантена Маньяна в больнице Св. Анны. Будучи сверхштатным ассистентом клиники, П. Б. Ганнушкин в 1904 г. защитил докторскую диссертацию «Острая паранойя» и стал доктором медицины. Он посещал клинику Г. Циэна в Берлине и курсы усовершенствования в клинике Э. Крепелина в Мюнхене. П. Б. Ганнушкин был консультантом в Бутырской тюрьме, врачом в частной клинике С. В. Левенштейна, ординатором Алексеевской психиатрической больницы на Канатчиковой даче.

По возвращении он снова посещает клинику Эмиля Крепелина и становится приват-доцентом Московского университета. Во время войны Ганнушкин стал старшим ординатором Петроградского адмиралтейского императора Петра Великого госпиталя, затем вернулся в клинику на Канатчиковой даче. В 1918 г. его избрали профессором психиатрической клиники Московского университета, в 1919 г. Ганнушкин стал членом Ученого совета Наркомздрава РСФСР и консультантом Лечсанупра Кремля.

Вот к этому врачу с исключительно дисциплинированным клиническим мышлением, интуицией и умением общаться с больными должен был, по логике, попасть Есенин. Сохранилось такое заключение (подлинник, кстати говоря, неизвестен): «С. А. Есенин, 28 лет, страдает тяжелым нервно-психическим заболеванием, выражающимся в тяжелых приступах расстройства настроения и в навязчивых мыслях и влечениях. Означенное заболевание делает гр. Есенина не отдающим себе отчета в совершаемых им поступках».

Известно, что П. Б. Ганнушкин старался придерживаться нозологического принципа в диагностике, несмотря на дефинитивный, описательный характер психиатрии вообще. О чем он мог думать в случае С. Есенина? По аналогии с другими случаями, известными из журнала амбулаторного приема П. Б. Ганнушкина, можно, по мнению современных психиатров, сказать, что он предположил наличие не шизофрении (как позднее В. Гриневич, А. Аронсон и, с чужих слов, Н. Д. Вольпин), а, вероятнее всего, «Paranoja alkoholica».

Едва ли, однако, Есенина напугал этот диагноз: уже 20 ноября 1923 года он вместе с Орешиным, Клычковым и Ганиным (примечательно, что все трое были расстреляны) устроил скандал в пивной, носивший неприятный антисемитский характер. Было возбуждено уголовное дело № 2037 по ст. 59 «в» УК РСФСР. Со всех была взята подписка о невыезде.

17 декабря Есенин отправился в профилакторий им. Шумской на Б. Полянке, которым заведовал профессор Михаил Юрьевич Лахтин (1861–1930). В справочнике того времени указывалось, что в этом заведении пациенты «получают нужные виды лечения и гигиенические навыки для оздоровления своей домашней жизни». Примечательно, что и в профилактории идеи преследования Есенина не оставляли…

 

9. «Были синие глаза, а теперь поблекли…»

Усвоить полезные навыки Есенину было не суждено. 20 января 1924 года он вместе с И. Аксельродом и А. Сахаровым прямо из профилактория попал в кафе «Домино», где снова употребил, подрался, оторвал дворнику рукав от тулупа и т. д. Снова было возбуждено уголовное дело, оставшееся незавершенным производством.

9 февраля, 23 марта, 6 апреля 1924 г. Есенин снова и снова попадает в неласковые объятия московских милиционеров. Любопытно, что у Есенина всегда находились высокие заступники! Х. Раковский, член ЦК РКП (б) и председатель Совнаркома Украины, просил Дзержинского вызвать к себе Есенина, «пробрать его хорошенько» и направить в санаторий ОГПУ под присмотром какого-нибудь сотрудника. Дзержинский даже предложил начальнику СС ОГПУ М. Герсону заняться этим! Трезвый Есенин больным себя не считал, а пьяный — тем более….

В феврале 1924 г. с Есениным произошел эпизод, который мог закончиться трагически. Есть несколько версий произошедшего. По одной, у ехавшего на извозчике поэта ветром сорвало шляпу (в феврале?), он побежал за ней, упал и левой рукой разбил толстое витринное стекло, глубоко поранив запястье. По другой, идя вместе с Марцелом Рабиновичем по улице, Есенин поскользнулся и рукой попал в витрину. Сам поэт говорил уклончиво: «Ехал на извозчике… Так… испугался… пьян был». А. М. Сахаров (очень близкий Есенину человек) предположил, что, учитывая наличие одного пореза в проекции вен запястья (примечательно, что порезов на пальцах и кисти не было), Есенин совершил осознанную или неосознанную попытку самоубийства. Есенин попадает в Шереметьевскую больницу (нынешний «Склиф»), где его лечит Григорий Моисеевич Герштейн (1869–1943), будущий директор НИИ скорой помощи. Затем Есенина переводят в кремлевскую больницу («Бью я жесткую кровать мокрою повязкой…»).

Трудно представить, что после всех этих эскапад 6 июня Есенин читал стихи, посвященные 125‑летию со дня рождения А. С. Пушкина, у памятника поэту на Тверском бульваре (тогда он еще стоял на противоположной стороне), а 7 июня — в Большом зале Консерватории. Он снова путешествует: Тверь, Ленинград, Константиново, Сестрорецк. Есенин пишет знаменитое стихотворение «Отговорила роща золотая…», а в начале сентября 1924 года уезжает на Кавказ.

 

10. «Провожаю тех, кого не жаль…»

После всей предшествующей жути эта поездка поэта на Кавказ производила отрадное впечатление. Наступило временное просветление, когда Есенин, кажется, «вглядывался внутрь и собрал себя». Он с успехом выступает, активно переписывается с оставшимися дома, полон творческих планов. Уже 21 сентября Есенин заканчивает «Балладу о двадцати шести». Почти каждый день «Бакинский рабочий» публикует его стихотворения, а 21 октября он посылает в Москву два первых стихотворения «Персидских мотивов». Время до конца 1924 года стало для Есенина «болдинской осенью». Даже серьезно простудившись, он пишет замечательное стихотворение «Цветы мне говорят…». «Я чувствую себя просветленным», — пишет он Бениславской.

Но уже в январе 1925 г. тональность писем меняется: «Я страшно скучаю… Я озлоблен… Персия прогорела…» Есенин и в этот раз не однажды попадал в отделение милиции в Баку. Уже 1 марта 1925 года он без копейки в кармане возвращается в Москву. Начинается последний год жизни поэта…

До встречи с литературными друзьями Есенин почти не пил, да и после, до второй поездки на Кавказ, напивался не больше четырех-пяти раз, избегая скандалов и не впадая в буйство. Он даже хвалился, что Кавказ исправил его. Но во второй половине марта он почти ничего не писал, тянулся к бутылке, множились около него «приятели»… В конце марта Есенин снова уехал в Баку. Уезжал как будто примиренный с чем-то и был далеко не весел… Накануне отъезда, совершенно трезвый, он долго плакал. Он действительно походил тогда на теснимого и гонимого…

 

11. «Еще я долго буду петь…»

Поездка началась «весело»: в поезде у Есенина украли пальто и все бывшие при нем деньги… Оказавшись в Баку, он простудился и заболел. «Ангина», «плеврит», «чахотка», «катар правого легкого», «кровохарканье» — такие путаные диагнозы ставили поэту врачи Бакинской больницы водников. Сам он винил купание в море или в нефтяном озере (согласно современной легенде) или прогулку в горы, куда он ехал, сидя на бампере машины в одной рубашке. Врачи снова пугают его смертью через три или шесть месяцев, если не бросит пить…

Лежа в больнице на Пасху 1925 года, Есенин пишет «Есть одна хорошая песня у соловушки…» и «Целуй меня, целуй…». Но это была минутная слабость. Выйдя из больницы, Есенин запил напропалую и возвратился в Москву.

Согласно легенде, его консультировал заведующий кафедрой факультетской терапии Первого МГУ, профессор Д. Д. Плетнев, который обнаружил увеличение печени, катар бронхов и расширение сердца. А ведь еще в Тифлисе Есенину, жаловавшемуся на боль в области сердца, поставили диагноз «грудной жабы». Но его воздержание и на этот раз было недолгим: 7 июня 1925 года Есенин с большой компанией едет в Константиново на свадьбу двоюродного брата Ильи. До этой поездки и В. Наседкин, и Бениславская, и Старцев считали поэта человеком относительно здоровым (хотя уже в 1924 г. Есенин начал пить и дома, шокировав этим родителей), но на этот раз он был совершенно невменяем. Его причуды приняли тяжелые и явно нездоровые формы. Он извел всех, оскорблял родителей, бросал в Бениславскую хлебом и т. д. В заключение упал с лошади (ранее при таком падении он сломал носовую перегородку).

Поэт вернулся в Москву. Каждый день к нему заходило по несколько человек. Среди них были пропойцы, которых он не помнил и часто не знал совсем. К осени двух-трех из них Есенин принимал то за агентов МУРа, то ГПУ… Поездка вместе с С. Толстой в конце лета на Кавказ дела совсем не поправила. Поэт снова взялся за старое и часто попадал в милицию, где ему однажды сломали ребро. Думая, что страдает чахоткой, он собирался ехать лечиться на кумыс или за границу. Об этом вели переговоры члены ЦК ВКП (б) И. Варейкис и П. Чагин — автор «Красных дьяволят». Они писали Горькому (в Европе существовала тогда система «Голубой крест» — прообраз нынешних обществ анонимных алкоголиков). Но из этого ничего не вышло…

Возвращаясь в Москву, Есенин послал «по матушке» сотрудника НКИД А. Роога. Было возбуждено уголовное дело, и никакие обращения не заставили судью Липкина закрыть его… Есенина пытались отправить в санаторий им. Артема, но он не захотел туда ехать.

Осенью 1925 года Есенин, придя пьяным в три часа ночи, утром безучастно ждал завтрака. Вид у него был ужасный, перед собеседником (В. Ф. Наседкин) сидел мученик. Когда Наседкин ему сказал, что так и до смерти недалеко, Есенин отрешенно ответил: «Да,… я ищу гибели». Наседкин был свидетелем его бредового состояния. У поэта начались галлюцинации. Усилилась мания преследования.

Около 20 ноября 1925 года сестра поэта Екатерина решила использовать последний довод для начала лечения, сказав, что скоро должен состояться суд и, чтобы избежать его, нужно лечь в больницу. Прием сработал, и 26 ноября 1925 года Есенин был госпитализирован в психиатрическую клинику Первого МГУ, которой и заведовал П. Б. Ганнушкин. Отделение возглавлял П. М. Зиновьев, лечащим врачом был А. Я. Аронсон.

 

12. «Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли…»

Перед госпитализацией Есенин навестил А. Р. Изряднову, А. Л. Миклашевскую и З. Н. Райх (прощался?). Курс лечения был рассчитан на два месяца, и поначалу Есенин «вел себя исключительно мирно». Но покоя у него не было: дверь в палату была заклинена и не закрывалась, а ночью постоянно горела «синяя» дежурная лампочка. Это о многом говорит: опасались, что он наложит на себя руки. Тормошили друзья, будоражил развод с С. Толстой и денежные проблемы. Перед госпитализацией Н. Вольпин сообщила Есенину, что у нее будет ребенок (тот самый Вольпин-Есенин, которого только суд признал сыном поэта). Срок лечения казался пациенту слишком длинным, и воздержание периодически нарушалось (Есенина под присмотром врача отпускали на день-два из клиники).

О каком диагнозе шла речь? На титульном листе истории болезни указано: «Delirium tremens. Hallucinations XI 1925. Кашель, кровохарканье». История была оформлена 5 декабря, т. е. через девять дней после поступления. Один из психиатров, исходя из того, что А. Я. Аронсон был последователем идей Э. Блейера, предполагал, что алкогольная болезнь развилась у Есенина на фоне… шизофрении! Наличие слуховых и зрительных галлюцинаций, отчужденность и холодность Есенина в отношении близких, «скачка» мыслей, параноидальные идеи преследования, навязчивые суицидальные мысли наводили на это. Были и идеи ущерба («меня обокрал Мариенгоф»). Поэт подозревал в каких-то денежных аферах мать и сестру.

Блейер писал о чудовищной раздражительности таких больных и говорил, что вне клиники они невозможны. Но самое главное — Блейер постулировал, что «различного рода алкогольные психозы возникают нередко на почве шизофрении, которую они, в свою очередь, потом осложняют…» Передачи, приносимые Есенину, тщательно досматривались на предмет наличия веревок, тесемок и шнурков, а также режущих предметов. Есенина в клинике брил санитар.

В беседе с А. А. Берзинь А. Я. Аронсон сказал, что Есенин не проживет и года. Поэт прожил после этого разговора… семь дней! Ю. Либединский позднее писал, что Ганнушкин, выпуская Есенина из клиники, сделал родным грозное предупреждение, что из-за присущих поэту приступов меланхолии он может наложить на себя руки. Видимо, те, кому было сделано это предупреждение, предпочли оставить его при себе…

21 декабря Есенин самовольно оставил клинику. Существует версия, что он сделал это под влиянием лежавшего там врача, больного шизофренией, который настраивал больных против персонала. В течение трех дней вконец измотанный поэт пил дома из-за того, что его несправедливо упекли в психушку…

Сохранилось немало свидетельств того, в каком состоянии был поэт накануне отъезда в Ленинград: «Глаза были совершенно красные, веки опухшие, щеки совершенно втянулись, кожа была грязно-желтого цвета…» Причем Есенин всех уверял, что из клиники его выписали и сказали, что лечить его не от чего!

Поездка в Ленинград с точки зрения здравого смысла была совершенно немотивированной: деятели литературы должны были быть полными идиотами, чтобы доверить Есенину редактировать новый журнал, зная, в каком состоянии находится поэт. А он уверял всех в этом! Почему с ним не поехала Толстая, понятно: он разводился с ней (хотя авторские после 1946 года должны были пожизненно выплачивать ей и матери поэта). Я думаю, что это была такая попытка убежать от себя, от того «чувства ужасной жути», о котором говорил Блейер. Не получилось…

Дальнейшее известно. Делаются недостойные попытки обвинить П. Б. Ганнушкина в некомпетентности, а судебного эксперта А. Г. Гиляревского в подлоге, но это чушь.

История, конечно, сослагательного наклонения не терпит, но все же... Мог ли помочь Есенину П. Б. Ганнушкин, или плотно занимавшийся проблемой алкоголизма В. М. Бехтерев, или З. Фрейд (консультацию у которого могла устроить А. Дункан)? Речь, безусловно, шла об алкогольном параноиде и тяжелой «двойной» депрессии, ведь у Есенина раньше в Ленинграде уже были две попытки суицида: он пытался утопиться и лечь под дачный поезд. Психотерапия, гипноз, смирительная рубашка? Антидепрессантов нет, антипсихотиков тоже. Психиатры считают, что есть все основания полагать, что и в ноябре 1925 года у Есенина был не классический делирий (а В. П. Осипов уже тогда писал об этом), а острый алкогольный галлюциноз, принявший хроническое течение. Устрашающий «сговор голосов» за дверью и заставил поэта «убежать» от них…

Ты ушел от нас в страну заката.

Все равно, рукав иль бечева,

Номер иль бревенчатая хата,

Где в петле пропала голова…

Шанс на спасение так и остался нереализованным…

 

Н. Ларинский, 1995–2017

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения