Гладкая кожа? Это просто!

Манера очищать кожу даже от небольших волосков пришла в Европу (а следом за ней и в Россию) от участников крестовых походов. Рыцари быстро оценили преимущества такой процедуры — сперва чисто гигиенические. В условиях жаркого климата и дефицита воды волоски на коже являются своеобразными «сборниками» грязи, потовых выделений и т. д. Это ведет к возникновению раздражений и воспалений кожи, потертостей и прочих неприятных моментов.

---

«Это была снова трагедия…»

Мне уже приходилось говорить о том, что в биографиях выдающихся личностей (потому они и выдающиеся!) привлекает как раз непохожесть, неповторимость, оригинальность. Но порой, как ни старайся, настырно давит именно сходство: где-то слышано, видано, читано, у кого-то уже встречалось. Вот так и на этот раз, «проскакивают» сходные моменты биографий Лермонтова, Мусоргского, Александра Иванова, Гоголя, Врубеля и В. Хлебникова, в то время как речь идет об одном человеке – Павле Андреевиче Федотове! Конечно, он был современником Лермонтова, Гоголя и Иванова и время оставило на нем свой отпечаток. Но не только оно…Время и болезнь…

Блестящий выпускник 1-го Московского кадетского корпуса в Лефортове, занесенный на памятную мраморную доску и сразу направленный прапорщиком в престижный лейб-гвардии Финляндский полк. Успехи в учебе, выправка и примерное поведение, но при этом частая головная боль, боль в глазах, «нервное состояние и бессонница». Как будто, ничего особенного. С другой стороны, нет пока никаких  проявлений остроумия, как у Лермонтова, или пристрастия к веселым пирушкам, как у юного прапорщика – М.Мусоргского. Одна особенность у Федотова  все-таки была – великолепная память, особенно зрительная. Но талант пока не угадывался. Известны очень талантливые люди, «вышедшие» из офицерского сословия: поручик Лермонтов, гусар Д.Давыдов, сапер Сеченов, военный моряк Римский-Корсаков, гвардеец Мусорский,  в конце концов. Тогда офицеры были другие, чем сейчас: «Жомини да Жомини! А об водке - ни полслова!» Что надо было чувствовать в себе, что бы оставить мысли о военной карьере и предпочесть ей творческую неизвестность. Для того что бы это понять Федотову пришлось прослужить одиннадцать лет. Рисовать как самоучка  (офицеров учили чертить, а не рисовать) он начал давно и вполне естественно, что ощущал себя баталистом. Карандаш и акварель дались ему вполне. У него был острый глаз, и портретное сходство он передавал замечательно, рискуя даже изображать брата Николая I, великого князя Михаила Павловича. А в1837 году начинающий художник заслужил уже личную благодарность великого князя в виде бриллиантового перстня. Картина «Освящение знамен в Зимнем дворце, обновленном после пожара» понравилась уже самому Николаю I, и когда Федотов попросил об отставке, его  с согласия императора (ведь лейб-гвардеец!) уволили в звании капитана, с пенсией в 100 рублей ассигнациями в месяц и правом ношения мундира. Учитывая бедность его семьи, отставка была, с одной стороны, провозглашением выбранного пути, а с другой – свидетельствовала о не совсем адекватной оценке действительности. 

Двадцатидевятилетний отставной «капитанина» поселился на Васильевском острове, в квартире от жильцов (помните описание жилища Мармеладовых в «Преступлении и наказании» Достоевского?), терпел холод и голод (обеды по 15 копеек в кухмистерской, дешевой и грязной харчевне, проще говоря) и продолжал осваивать батальную тематику. Но тут «старик Крылов» его заметил и благословил! Я, к примеру, и не подозревал, что знаменитый баснописец и обжора что то понимал в живописи, а оказывается, это так! Как бы то ни было, но спустя пять лет автор «Сватовства майора», «Свежего кавалера» и «Разборчивой невесты» стал уже академиком живописи.

Говорится же: «И проснулся знаменитым!» Так и было с Федотовым, тем более, что он писал еще довольно остроумные стихотворные «сопровождения» к своим картинам, которые быстро становились известными широкой публике и лишь подогревали интерес к нему. Выставки его работ в Петербурге и Москве прошли с большим успехом, что имело некоторую материальную пользу в виде увеличения пенсии. Кого напоминают работы Федотова? Искусствовед уверенно скажет - У.Хогарта (William Hogarth,1697-1764),с поправкой на время и место, разумеется. А между тем, Федотова называют родоначальником «критического реализма» в русской живописи. Может быть это тоже отражение «зерна болезни», уже зревшей в нем? Существуют свидетельства, что задолго до манифестации болезни поведение Федотова отличалось оригинальностью и странностями. С определенной поры он сторонился женского общества, достаточно разговорчивый и общительный, стал молчаливым и скрытным. Головные боли, ставшие уже привычными, участились, внешне Федотов как-то вдруг постарел и стал жаловаться на приступы меланхолии. Потом его поступки и вовсе стали поражать окружающих своей несообразностью: вдруг он заговорил о какой-то свадьбе и стал покупать дорогие подарки (никакой невесты и в помине не было). Говорили, что среди всякого вздора, покупаемого художником, оказался и…гроб, заказанный им для самого себя! Причем он укладывался туда для примерки! Он отказывается от еды, и пишет бредовую басню «Слон и попугай», которая поражала «необыкновенной странностью основной мысли и беспорядком в сочетании идей». Потом появилась страшная раздражительность, навязчивая говорливость и маниакальная идея собственного величия и высокой миссии в мире». Поведение его настолько выходило за рамки нормального, что изоляция стала совершенно необходимой. О болезни сообщили руководству Академии художеств, которое поспешило уведомить об этом Николая I, который распорядился поместить Федотова в соответствующее заведение и ассигновал на это пятьсот рублей.

В то время в Петербурге было две частных психиатрических лечебницы: И.Ф.Рюля и М.Лейдесдорфа. М.Лейдесдорф (Maximilian Leidesdorf, 1818 – 1889), сын известного австрийского композитора М..Лейдесдорфа (Maximilian Joseph Leidesdorf, 1787-1840) был талантливым выпускником Венского университета.  Позже его учеником, в свою очередь, будет знаменитый Вагнер-Яурегг, а сам Лейдесдорф будет консультировать психически больных султана Мурата и короля Баварии –Людвига II. Но это будет много позже, а в  1845 году он стал доктором медицины, стажировался в  психиатрических клиниках Италии, Германии, Англии и Франции, в 1846 году приехал в Россию и открыл частную лечебницу для душевнобольных на 15 коек. Вот сюда и поместили больного Павла Федотова. О каком диагнозе думал Лейдесдорф, неизвестно, но в воспоминаниях о художнике фигурирует пресловутый «прогрессивный паралич». Известно, что в лечебнице у Федотова отмечались устрашающие галлюцинации, он видел чудовищные сцены и образы. «Иногда Федотов воображал себя богачом, скликал вокруг себя любимых особ, говорил о том, что нужно превратить Васильевский остров в древние Афины, столицу художеств и веселия, наполненную мраморными дворцами, садами, статуями, храмами, пантеонами». Немудрено, что при шаманском лечении того времени вскоре он впал в буйство, стал носиться с мыслями в небесном пространстве с планетами. Условия в клинике Лейбесдорфа не устраивали друзей Федотова, по их мнению пребывание в ней могло только вызвать психическую болезнь, хотя известно, что Лейдесдорф одним из первых в лечении стал применять трудотерапию, что было несомненным прогрессом в психиатрии, и  Федотова перевезли в  больницу «Всех скорбящих», расположенной по дороге из Петербурга в Петергоф. Примечательно, что даже после госпитализации Федотов (как и позже Врубель) продолжал рисовать, но это были уже ни на что не похожие рисунки…Болезнь Федотова имела и еще одно сходство с болезнью М.Врубеля – причиной его смерти было не психическое, а соматическое заболевание –«водянка». Исследователь биографии художника (А.В.Шувалов,1995) считает, что это был  туберкулезный плеврит. Но в то время водянкой, «водяной болезнью» называли любую болезнь, протекающую с отечным синдромом. Это могли быть отеки сердечного или почечного происхождения. Вряд ли буйного Федотова стали бы аускультировать психиатры, а наличие отеков бросается в глаза и без аускультации! «Дней за десять до своей смерти Федотов пришел в себя; но эта видимая поправка не обманула опытных докторов,- пишет биограф,- так как у Федотова ко всему прибавилась еще и водянка, быстро развившаяся и вконец подорвавшая силы нашего художника. Да и сам Федотов не верил в благоприятный исход, когда поручил своему верному другу-денщику Коршунову, ухаживавшему за ним во все время его болезни, дать знать своим друзьям, Дружинину, Лебедеву и Бейдеману, что он перед смертью желает с ними проститься. Но, к несчастью, эти лица не поспели вовремя и приехали тогда, когда Федотова уже не было в живых. Причиной такого опоздания было то, что служитель, которому Коршунов доверил это поручение, получивши от него на водку, вместо того чтобы отправиться по назначению, попал в ближайший кабак, а оттуда, за буйство, – в участок, где и просидел целый день, и только на следующий мог исполнить данное ему поручение». Как это по-российски! Федотов умер на руках своего верного слуги Коршунова 14 ноября 1852 года.

О каком диагнозе может идти речь в данном случае? Психиатры говорят о шубообразной шизофрении с чувственным бредом и онейроидно-кататоническими эпизодами. Обсуждается также возможность развития классической (маниакальной) формы прогрессивного паралича, что заставляет предполагать наличие у художника сифилиса. До болезни творчество Федотова было совершенно адекватным, но для предположения, что если бы он выжил, и наступила ремиссия психической болезни, то она бы привела  его к новому, хотя и болезненному опыту, который вылился бы в большое гениальное полотно, надо обладать уж слишком смелым воображением или…быть психиатром! И уж не этот ли рисунок Федотова из больничной серии наводит на столь оптимистичный прогноз: на листе среди набросков и надписей выделяются два лица — Николая I и Федотова. Император смотрит на растерянного художника сверху вниз через большое увеличительное стекло...Сразу вспоминается больной К.Батюшков, в бред которого вплетался Александр I, но Батюшков после дебюта болезни больше двадцати лет прожил вне литературы, вне поэзии. Случай Федотова лишнее свидетельство того, что высокоталантливый человек столь же уязвим, а может быть и еще больше для психической патологии, как и самый мизерный. Немудрено горестное восклицание Пушкина после визита к больному Батюшкову: «Не дай мне Бог сойти с ума…»

Николай Ларинский, 2012

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения