Идеальный живот от хирурга

Наступает лето — пора тепла и легкой одежды. Естественно, именно в такое время желание иметь идеальную фигуру становится особенно острым.

---

Апломбы и афронты кремлевских врачей, или еще раз о цене невежества

Пусть имя Жданова Андрея
Гремит раскатом боевым,
Багряным светом пламенея
На берегах седой Невы.

В. Мусатов, 1942

Клиника опирается на фигуры, которые ее знают.
А. И. Воробьев

Болезней много, а зубец Т один.

А. З. Цфасман

...простое констатирование фактов не создает науки так же, как и не создает диагнозов.
В. Х. Василенко

...каждый припадок грудной жабы может быть последним.
Д. Д. Плетнев,1936

Удивительным образом юбилей Владимира Никитовича Виноградова (130 лет со дня рождения) совпал с новой волной интереса к истории болезни А. А. Жданова. Любопытно, что больше интересует не юбиляр, а «антигероиня» — Л. Ф. Тимашук, чьи пасквили якобы стали краеугольным камнем «дела кремлевских врачей». Но мало кто задается вопросом, так ли это. На самом деле эту версию изложил в докладе «О культе личности и его последствиях» Н. С. Хрущев на закрытом заседании XX съезда КПСС 25 февраля 1956 года. Там Лидия Тимашук и... Иосиф Сталин названы как организаторы этого дела! Но позвольте, ведь вообще неизвестно, знал ли Сталин об этом письме до 1952 года, и все врачи, которых упоминала Тимашук, были русскими, поэтому, как совершенно справедливо указывают историки, «никакой "сионистский заговор" на основании этого письма не просматривался» (Ж. А. Медведев, Р. А. Медведев, 2011). Общий «заговор сионистов» против вождей и всего советского народа был спроектирован (и не только Сталиным!) в начале 1948 года как продолжение борьбы с космополитами, начатой еще в 1946 году. Тогда А. А. Жданов чувствовал себя еще относительно неплохо и был на вершине власти и успеха, а про Тимашук никто, кроме партийных функционеров, прикрепленных к ЛСУК, и слыхом не слыхивал! Жаль, что об этом никто не хочет говорить в стиле безгневной и беспристрастной критики. Вот и уважаемый С. С. Чевычелов выступил с настоящим «реквиемом» памяти участников этой истории, которые однозначно позиционируются им как «безвинно севшие», и обличением Тимашук как Яго в женском обличье! Полагаю, однако, что эта трагическая история, уложившаяся в полтора летних месяца 1948 года, вовсе не так однозначна...

1. «Судьба политического деятеля всегда трагична...»

...История болезни Андрея Александровича Жданова как медицинский документ в равной степени недоступна ни его недоброжелателям, ни адептам, если таковые еще существуют, поэтому приходится исходить из доступных источников. Что кажется бесспорным? Его черты, которые бросались в глаза, — общительность (в узком кругу), мягкость и подчиненность (!) в семье, способность быть душой компании, играть на любом инструменте от гармони до рояля и в подходящем случае выпить (от кумыса до «Столичной», иногда много), безжалостность и свирепость при проведении в жизнь воли верховного правителя. Об этом говорит вполне благожелательно настроенный к Жданову биограф (А. Н. Волынец, 2013). Но куда важнее то, что Жданов постоянно находился в состоянии аффективной напряженности, и явным симптомом этого было жесточайшее курение, несмотря на робкие увещевания врачей. Какое отношение это имеет к главной теме, станет ясно из дальнейшего. И еще одна деталь: похоже, что материальная составляющая власти (а к концу жизни он был вторым после Сталина в партии и в стране) была Жданову «по барабану»! Вообще, кажется, он был из тех, кого называют «self-made man». Ему везло в карьере (стать из поповичей вторым лицом в партии и стране — это уже много значило!), но не в личной жизни и здоровье. В 20-х гг. с Андреем Ждановым произошло две неприятности: от него ушла жена и он перенес тяжелую скарлатину. Вероятно, первое и достоверно второе сыграло известную роль в формировании его болезни. Отношения в семье и после ее восстановления оставались напряженными, а скарлатина в доантибиотическую эпоху, несложная для диагностики, была серьезной проблемой для лечебных воздействий, в том числе и своими осложнениями. Самыми серьезными среди них считались нефрит и «интерстициальный миокардит». Вот именно он-то и развился у А. А. Жданова, причем осложнился состоянием, которое врачи именовали тогда «myasthenia cordis scarlatina» (Н. К. Розенберг, 1934). Эта «раздражительная слабость сердца» сопровождалась аритмией, брадикардией и систолическим шумом, и врачи отмечали, что в этих случаях «лицо больного часто приобретает своеобразную бледность и одутловатый вид» (за счет васкулита, инапперцептного нефрита?). Надо сказать, что многие современники Жданова отмечали у него и спустя много лет своеобразную гипомимию и одутловатость лица, вызванную, вероятно, уже другими причинами или их сочетанием. Но вот одышка у него появилась гораздо раньше других сердечных жалоб. Тогдашние специалисты полагали, что при «мышечной слабости сердца» могли поражаться клапаны (на вскрытии у Жданова была обнаружена митральная недостаточность) и что это состояние «может привести к серьезнейшим расстройствам сердечной деятельности». Подразумевался под этим пресловутый «кардиосклероз».

Из анамнеза: отец Жданова, Александр Андреевич (1860—1909) закончил духовное училище и Рязанскую духовную семинарию, затем — Московскую духовную академию, где позже стал доцентом «кафедры Святого писания Ветхого Завета». Умер скоропостижно 16 марта 1908 г. на сорок девятом году жизни. Ранняя и внезапная смерть отца говорила о некой генетической предрасположенности к болезни, а смерть матери, да еще в то время (1944 г.), когда сам Жданов только перенес второй инфаркт, здоровья ему не прибавила...

... До фатальной развязки у А. А. Жданова были неоднократные отдаленные «звонки». В бытность в Ленинграде, по некоторым свидетельствам, он обращался к Г. Ф. Лангу по поводу болезни сердца и гипертонии, но подробности этого неизвестны. Весной 1941 года, когда дела А. А. Жданова шли совсем неплохо (его официально назначили «заместителем тов. Сталина по Секретариату ЦК», многие номенклатурные должности заняли выдвиженцы Жданова), когда готовился к сдаче самый большой административный дворец СССР в Ленинграде, началось строительство ленинградского метро и т. д., здоровье 46-летнего Жданова пошатнулось: появились признаки недостаточности кровообращения и был констатирован повышенный уровень глюкозы крови (диабет второго типа, метаболический синдром?). 10 июня 1941 года начальник Лечебно-санитарного управления Кремля (ЛСУК) А. А. Бусалов (1903—1966) направил в Политбюро записку о необходимости предоставления А. А. Жданову месячного отпуска в Сочи в связи с «болезненным состоянием и общим крайним переутомлением». Политбюро расщедрилось на полтора месяца, но уехавший 21 июня Жданов уже вечером 24 июня был в кабинете Сталина.

После того как немцы замкнули кольцо блокады вокруг Ленинграда, в сентябре 1941 года у Жданова произошел первый (?) инфаркт миокарда. Его лечащим врачом еще в Ленинграде стал Гавриил Иванович Майоров (1897—?), в будущем заслуженный врач РСФСР. Позже он сказал близким Жданова, что «два ленинградских инфаркта — вот в чем причина смерти» (О. А. Глотова, 2005). После якобы перенесенного инфаркта в 1941 году ухудшение состояния произошло в феврале 1942 года, после чего у жестоко курившего Жданова появились симптомы, как считали окружающие, бронхиальной астмы (?), и, по свидетельству одного из них, он начал курить «специальные папиросы от астмы». Конечно, здесь подразумевается «Астматол» (Species Asthmatolum) — смесь высушенного и измельченного крупного порошка листьев дурмана — 6 частей, белены — 1 часть, красавки — 2 части, пропитанная раствором 1 части селитры (нитрата натрия). Его дым вдыхали (для этого сжигали 0,5 г, или ½ чайной ложки) или курили «Астматол» в виде сигареты или папиросы (0,5 г порошка) при бронхиальной астме. Содержание алкалоидов в препарате было ничтожным, не более 0,2-0,25 %. Действие его основывалось на холинолитическом (атропиноподобном) действии алкалоидов.

Сочетание недугов становится критическим (в 1943 г. был еще один инфаркт), и неизвестно, как лечили диабет у Жданова в блокированном Ленинграде (диетой, импортным инсулином?). Нажим Сталина, особенно в 1941 году, когда «красный маршал» Ворошилов и «комиссар» Жданов едва не сдали «город Ленина» врагу, был жуткий. Г. К. Жуков неслучайно говорил о том, что немногие могли выдержать страшную силу сталинского гнева. Известно, что на фоне холода, голода и безысходности у многих из тех, кто пережил блокаду Ленинграда, развивалась т. н. «блокадная гипертония», которая протекала тяжело, с многочисленными осложнениями, но без яркой симптоматики, даже гипертрофия миокарда на фоне алиментарной дистрофии не развивалась. У Жданова было иное. Это был, конечно, метаболический синдром: каждодневный «черный» стресс с сильной примесью страха (Жданов мог только «сражаться» и смириться, но не «убежать»!), малоподвижный образ жизни (сталинский наместник не мог со своим брюшком и отеками, подпрыгивая, играть в лаун-теннис, как пишут в интернете!), жесточайшее курение, гипертония, избыточная масса тела. Или все-таки во время скарлатины он перенес еще и нефрит? Жданов войну не прошел, а именно пережил, честно признаваясь Сталину, что панически боится бомбежек, и снова расправил крылья лишь с ее окончанием.

2. «Куда отпуск, где лечение?»

После войны А. А. Жданов демонстрировал несокрушимость, хотя, вероятно, в последние годы уже работал через силу. Очевидец вспоминал, что в январе 1945 года, когда Жданов находился в Хельсинки, в кабинет зашел врач и протянул ему таблетку, которую он тут же выбросил, сказав: «Стенокардию вылечивает только смерть» (Е. Синицын, 1996). Другой сотрудник Жданова говорит о больших отеках у него под глазами в 1946 году (В. И. Демидов, В. А. Кутузов, 2008). Эти отеки у А. А. Жданова упоминаются назойливо часто, но отеки лица отнюдь не признак сердечной недостаточности, если только это не «лицо Корвизара», а скорее свидетельство проблем, связанных с почками или... с алкогольным абузусом!

Уже в последних числах июня 1948 года, продолжая работать, А. А. Жданов «выглядел очень плохо, смертельно больным» (С. Крюков, 2011). 5 июля 1948 года его осматривают участники консилиума: действительные члены АМН СССР Александр Маркович Гринштейн и Владимир Никитович Виноградов, член-корреспондент АМН СССР начальник ЛСУК профессор Петр Иванович Егоров и «прикрепленный врач» А. А. Жданова Гавриил Иванович Майоров. Ареопаг констатировал, что одышка у Жданова стала появляться при самой небольшой нагрузке, сердце значительно расширено, артериальное давление низкое. А. М. Гринштейн констатировал снижение чувствительности кожи правой руки и правой половины лица. Про аритмию не говорилось ни слова. Несомненно, речь шла о хронической недостаточности кровообращения, в том числе и мозгового.

Спустя две недели А. А. Жданов отбыл в свою последнюю обитель, кстати говоря, место довольно мрачное. Помните картину Левитана «Над вечным покоем»? Вот что-то в таком духе... 23 июля во время телефонного разговора с Д. Шепиловым у Жданова возник тяжелейший приступ загрудинной боли. Он шесть раз, по собственным словам, «лизнул нитро» (таблетку нитроглицерина), но боль не проходила. Жданов стал кричать: «Ой, батюшки мои!» Начальник охраны майор Белов выбил раму окна топором. Боль снялась только после горячей ножной ванны и внутривенного введения морфина. По классическим представлениям тех лет, жестокая боль за грудиной, не снимаемая нитроглицерином и сменившаяся сердечной астмой, — это инфаркт миокарда! Утром на Валдай прибыли В. Н. Виноградов, В. Х. Василенко (член-корреспондент АМН СССР, зав. кафедрой пропедевтики I ММИ, консультант ЛСУК), Софья Ефимовна Карпай (1903—1955), зав. кабинетом функциональной диагностики ЛСУК. С ними были жена и сестра А. А. Жданова. С. Е. Карпай посмотрела ЭКГ А. А. Жданова и заявила, что есть блокада левой ножки пучка Гиса, которая не дает возможности увидеть признаки инфаркта, даже если он и развился. Консилиум констатировал наличие коронарной недостаточности, недостаточности митрального клапана, а ухудшение состояния Жданова объяснил приступом сердечной астмы. «Острое развитие отека легких наблюдается при закупорке левого венечного сосуда», — писал в свое время Д. Д. Плетнев, но этот очевидный факт (сочетание ангинозного и астматического статуса) не стал во главу угла, и главным стало следствие, а не причина. С. С. Чевычелов утверждает, что «клиническая картина... тоже не была абсолютно типичной для свежего инфаркта». А что еще было нужно: тяжелая ангинозная боль, не реагирующая на нитроглицерин, сменившаяся острой левожелудочковой недостаточностью. Каких еще «классических» признаков ждать? «Сущность грудной жабы как клинического синдрома сводится к двум основным пунктам: боль и смерть» (Д. Д. Плетнев, 1932). Боль у Жданова была, осталось только ждать смерти... Интересно, что, по словам сестры А. А. Жданова, П. И. Егоров сказал: «...припадки сердечной астмы могут повториться, но может быть, что следующий припадок возникнет лет через десять...» Его бы устами да мед пить.

Назначенный «строгий постельный режим» Жданов соблюдал через пень-колоду, и вот тут снова неясность: почему (если полагали, что это инфаркт) следующую ЭКГ записали только 7 августа? На этот раз блокады не было (это лишнее доказательство острой ишемии миокарда во время предыдущего приступа, которого участники консилиума сами, естественно, не видели). Странно, что первую скрипку играли не маститые профессора, а С. Карпай, которая объявила о наличии у больного кардиосклероза, хронической коронарной недостаточности, прогрессирующего стенозирующего атеросклероза коронарных сосудов, ишемии миокарда и... «мелких очагов некроза». Но ведь это инфаркт, а не рыба, к недостаткам которой относятся размеры. «Мелкий инфаркт у большого человека», — мрачно пошутил потом один из современников той истории. С. С. Чевычелов пишет о том, что Карпай увезла ЭКГ Жданова в Москву для консультации с профессором В. Е. Незлиным. Нет, тогда еще он не был профессором, он им стал три года спустя. Еще раньше о предполагаемом «мелкоочаговом, постнекротическом атеросклерозе» у Жданова говорил Я. Г. Этингер (1887—1951), который считался в советской кардиологии пророком.

Строгий постельный режим сняли, а 27 августа история повторилась: тяжкая загрудинная боль, сменившаяся одышкой и удушьем. «Над поверхностью легких прослушивались влажные крупнопузырчатые хрипы»... Участники консилиума снова вылетели на Валдай, но на этот раз с ними была «зловещая» Л. Ф. Тимашук. Непонятно, почему известного специалиста по ЭКГ и лояльную С. Е. Карпай с легким сердцем Егоров отправил в отпуск, а с собой взял «некомпетентную» и упрямую Лидию Федосеевну! Снова была записана ЭКГ.

Тут надо остановиться на том, на каких аппаратах записывались электрокардиограммы в больницах ЛСУК. Еще в 1930 году там были только струнные электрокардиографы Эйнтховена (на таком выполнял свою первую работу по электрокардиографии в 1929 году Я. Г. Этингер!), а в 1948 г. использовалось уже три типа аппаратов: немецкие, довоенного выпуска (Simens & Halske), английские (Cambridgе Simpliscribe ECG Machine) и американские (Hewlett-Packard), полученные по ленд-лизу. Они позволяли записывать электрокардиограмму на фотографическую пленку «Кodak», которую проявляли в рентгеновских кабинетах, после чего анализировали. Записывали три стандартных отведения и «верхушечное» (V4). Потом в СССР «тупо» скопировали американский электрокардиограф и начали выпускать его как «ЭКП-4» (он весил на 9 кг больше американского, а аккумулятор вместо 120 дней сохранял заряд один месяц, зато запись велась на отечественную фотопленку). По воспоминаниям сына Л. Ф. Тимашук, она увидела инфаркт у Жданова именно на сырой, только что проявленной пленке. Кстати, на т. н. «форумах» сугубо медицинские проблемы обсуждают (занимаются флудом!) досужие бездельники, а отсюда и перлы вроде спрятанного Тимашук за пазухой фотоаппарата, на который она и снимала пресловутые кардиограммы больного Жданова. Святая простота! Этого не нужно было делать: тогдашняя ЭКГ и представляла собой фотопленку (негатив)! Как переснять негатив? Конспирология (или копрология?) не дает покоя и врачам: начиная с Николая I, по версиям «конспирологов», у нас ни одна сколько-нибудь заметная личность не умерла своей смертью. И заметьте: их вешали или стреляли, имитируя суицид, но куда чаще им давали такие «яды», которые в точности воспроизводили клиническую картину именно той болезни, какой они страдали при жизни! Вот и уважаемый С. С. Чевычелов, продолжая нагнетать обстановку, пишет о том, почему так спешно было проведено вскрытие тела А. А. Жданова. «Чем быстрее происходит вскрытие, тем вероятнее обнаружить яд, который быстро разлагается», — пишет уважаемый доктор. Может быть, тогда уже не томить читателей и яд назвать: алкалоид, металлическое соединение, синильная кислота? В этом случае, замечу, одного патологоанатома А. Н. Федорова было явно мало. Яды не определяются органолептически, тут нужен не патолог, а токсиколог. И он тогда существовал — выдающийся судебный химик и токсиколог профессор Мария Дмитриевна Швайкова (1905—1978), основоположник применения микрокристаллоскопии в химико-токсикологическом анализе. Она была в качестве судебного эксперта членом чрезвычайной комиссии в Катыни и т. д. Ее потому и не позвали, что версия с отравлением, безусловно, бред. Тут все проще: участников консилиума, несмотря на весь их апломб, мучил вопрос (а может, уже и била дрожь): а нет ли тут, и в самом деле, инфаркта? Опытные врачи, они, безусловно, помнили о тех «сюрпризах секционного стола», которые иногда преподносит жизнь. А вдруг ненавистная Тимашук и впрямь была права? Лучше «по-быстрому» вскрыть тело Жданова и быть готовыми ко всему...

Продолжение >>>

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения