Калининградская область, сайтов: 50, персон: 75.
Актуально

Детская стоматология без боли

Почему дети боятся лечить зубки? Ответ очевиден: из-за страха, что стоматолог может сделать больно. Эта проблема давно известна и врачам, и родителям. Однако не всегда бывает понимание того, что вопрос гораздо глубже, чем кажется. 


2020-01-25 Автор: admin Комментариев: 0
Публикация

«Безумствующий эллин»

История болезни Александра Скрябина

Мой демон страшен тем, что, правду отрицая,

Он высшей правды ждет страстней, чем серафим,

Мой демон страшен тем, что, душу искушая,

Уму он кажется святым…

Н. Минский

 

Музыка мне больше не нужна,

Музыка мне больше не слышна,

Пусть себе, как черная стена,

К звездам подымается она,

Пусть себе, как черная волна,

Глухо рассыпается она,

Ничего не может изменить

И не может ничему помочь,

То, что только плачет, и звенит,

И туманит, и уходит в ночь…

Г. Иванов

 

Творчество А. Н. Скрябина во всем мире почти единодушно считается как новаторское, грандиозное и даже гениальное. Собственно говоря, такая оценка давалась уже при жизни маэстро или сразу после его трагической и нелепой смерти. И тогда же возникли споры об особой философии его творчества, о его запредельной духовности и даже… о сатанизме! Позже творчество Скрябина начали оценивать уже не с точки зрения Г. В. Плеханова («…творчество Скрябина было его временем, выраженным в звуках»), а в патографическом контексте…

1. «…жил совсем не детской жизнью…»

А. Н. Скрябин

Александр Скрябин родился в Москве 25 декабря 1871 года в семье молодого адвоката Николая Александровича Скрябина, выходца из старинного дворянского рода, и Любови Петровны, урожденной Щетининой. Отец был большим любителем музыки, а мать — выпускницей Петербургской консерватории (серебряная медаль), талантливой пианисткой, даровитой ученицей Антона Рубинштейна. Свой последний концерт она дала в Саратове за пять дней (?!) до рождения сына Александра. Вскоре у нее манифестировал туберкулез легкого в самой злокачественной, скоротечной форме… Ее повезли за границу лечиться, но пребывание в течение семи месяцев в Альпийском Тироле (Швейцария) ничего не изменило, и через год и четыре месяца после рождения ребенка Л. П. Скрябина умерла. Сын попал на могилу матери четверть века спустя… Став вдовцом в 22 года, отец композитора окончил Петербургский институт восточных языков и стал служить в консульствах Российской империи в Янине, Андреаполе Эрзеруме и на Крите — сначала в должности драгомана (переводчика), а затем консула. Восемь лет спустя он женился на итальянке и жил в Швейцарии, где умер незадолго до смерти сына, 20 декабря 1914 года. Александра Скрябина воспитывали бабка и тетка по отцовской линии.

Любовь к музыке возникла у него едва ли не с колыбели: в семь лет он уже сочинял, но учиться сначала поступил, как и М. Мусоргский, во Второй московский кадетский корпус в Лефортове. К счастью, им не овладела «пьяная истерическая скука», что вовсе не редкость для российского офицерства. Он был занят другим: наряду с учебой в корпусе начались его систематические музыкальные занятия. Сначала он брал уроки у Г. Э. Конюса, слушателя Московской консерватории, затем у подлинного корифея С. И. Танеева, а потом у замечательного пианиста и педагога Н. С. Зверева (С. Р. Федякин, 2004).

2. «Все потребное для музыканта жило в нем самородочной жизнью…»

В 1888 году, за год до окончания кадетского корпуса, имея уже солидную пианистскую и музыкально-теоретическую подготовку, Скрябин поступил в Московскую консерваторию, где его учителями были В. И. Сафонов (впоследствии директор Нью-Йоркской консерватории) и А. С. Аренский. В 17 лет Скрябин исполняет Шумана в зале Дворянского собрания в Москве (Колонный зал). Он увлекся исполнительством и постоянно появлялся на сцене. Это привело к трагедии: Скрябин «переиграл» правую руку. При попытках играть у него возникали болезненные мышечные спазмы, охватывавшие и проксимальные отделы по типу локальной торсионной дистонии. Это было шоком. Скрябин пишет: «В двадцать лет развившаяся болезнь руки. Самое важное событие в моей жизни. Судьба посылает препятствие к столь желанной цели: блеска, славы. Препятствие, по словам докторов, непреодолимое. Первая серьезная неудача в жизни. Первое серьезное размышление: начало анализа… Самое мрачное настроение. Первое размышление о ценности жизни, о религии, о боге. Молитва, горячая, усердная, хождение в церковь… Ропот на судьбу и на бога. Сочинение 1-ой сонаты с похоронным маршем». Это был первый опыт трагического в творчестве Скрябина (В. Ю. Дельсон, 1971). Консультант профессор Г. П. Сахаров поставил ему диагноз «парез правой руки» (какого, интересно, происхождения?), а московский оракул Г. А. Захарьин изрек, что «повреждение правой руки Скрябина неизлечимо» (?!). Отчаявшийся, близкий к самоубийству Скрябин пишет произведения… для левой руки! Однако болезнь позже отступила, и в 1892 году Скрябин закончил консерваторию с золотой медалью.

Скрябин сочиняет и продолжает карьеру исполнителя, но зимой 1892-93 гг. болезнь руки обострилась, и по совету Г. А. Захарьина Скрябин едет сначала в Самару «на кумыс», затем в Гурзуф и Ялту. Он уже заявил о своем таланте, и маститый В. В. Стасов отмечает: «…его новые вещи для фортепиано — превосходны!» Один из современников пишет: «Напряженность — порой трагическая напряженность искусства Скрябина — имела глубокие основания и опиралась на конфликт между стремлениями и невозможностью их осуществить» (И. Глебов, 1921). Примечательно, что сам Скрябин указывал на произведения Ф. Ницше, Т. Карлейля и А. Шопенгауэра (любопытно, как сюда попал Карлейль?) как на источник своего вдохновения.

В 1895 году Скрябин впервые посетил Германию, Австрию и Италию. В Гейдельберге композитор попал на консультацию к легендарному неврологу, одному из основателей немецкой неврологической школы Вильгельму Генриху Эрбу, который посоветовал ему пройти курс гидротерапии на Фирвальштедском озере, а также совершить путешествие по Швейцарии и провести сеансы морских купаний в Италии.

Скрябин по‑прежнему много сочиняет, а в 1897 году женится на выпускнице Московской консерватории (золотая медаль) талантливой пианистке В. И. Исакович. Примечательно, что его творчество получило в профессиональной среде и у зрителей оценку неоднозначную — от отказа музыкантов исполнять произведения маэстро («Куда бежать от такой музыки? Караул!») до бешеных аплодисментов зала. К этому времени уже определилось кредо композитора: «Творческая личность самоутверждается в борьбе. Затем следует безграничная радость — экстаз!» Его философский лозунг (как мимо этого прошел Ленин?) — «Ничего, кроме моего сознания, нет и не может быть». Во время длительной заграничной поездки весной 1905 года Скрябин оставляет первую семью и соединяет свою жизнь с Т. Ф. Шлецер… Они, как подобает молодоженам (а первый брак был церковный!), путешествуют по Италии и Швейцарии. Новая жизнь, однако, имела серьезный изъян — хроническое безденежье. Именно поэтому Скрябин даже с больной рукой вынужден был концертировать в Бельгии, Голландии и США. Но из Америки ему, как и М. Горькому, пришлось уехать: его связь с Т. Ф. Шлецер американцы расценивали как «блудное сожительство» (В. Исакович не давала согласия на развод до самой смерти композитора). С 1898 года Скрябин — профессор Московской консерватории (Ю. Ханон, 1995).

3. «…склонности к педагогической деятельности не имел…»

А. Н. Скрябин оказался совершенно не приспособленным к систематической преподавательской деятельности, а истинная причина неприятия преподавания заключалась в его увлечении… философией! Это была особая философия, особое «учение», как называл ее композитор. Она отличалась крайне напряженным и безудержным индивидуализмом. «Скрябин — весь в переливах и бесконечных утончениях собственной субъективности», — пишет А. Ф. Лосев (А. Ф. Лосев, 1995). Он даже назвал индивидуализм Скрябина «анархическим и деспотическим». Скрябин выступал в музыке и в своей философии как «всегда апологет мирового, великого, космического, универсального». Это был к тому же «мистический универсализм». Творчеству Скрябина были присущи «эротический экстаз и безумие». Композитор, наивно трактуя современную ему психологическую методологию Вундта, полагал «очевидным тождество субъекта и объекта в психологическом опыте». Скрябин всерьез утверждал: «…мир есть результат деятельности моего творчества, моего хотения», «все, что существует, существует только в моем сознании». «Я мир», — ничтоже сумняшеся декларирует Скрябин. Он «…тщательно и внимательно изучал какую-то «оккультическую» книгу, в которой изображена была «аура» человека, исходящая из нервных окончаний, как бы продолжающая эти нервные окончания. Это тоже было одним из проявлений «материалистического оккультизма». В нем была эта странная смесь точной логики, типичной дедуктивной логики, которая не останавливалась даже перед явными несообразностями в своих выводах, — и какой-то наивной веры в разные фантастические, как бы «опытные» положения, добытые чьим-то опытом, в который он верил, как в Священное Писание и даже больше, чем именно он верил в Священное Писание. Блаватская была для него большим священным авторитетом, чем какое-нибудь Евангелие, — и она становилась у него забавным образом наряду с разными научными книгами самого позитивистического содержания, и все дело было только в том, чтобы «примирить» их...» (Л. Л. Сабанеев, 2000).

Но этого мало: он стал сопровождать свои партитуры многословными философскими комментариями, страшно раздражавшими музыкантов и критиков. Его философские искания нашли воплощение в попытках создать «Мистерию» «всеобъемлющего слияния в экстазе»… В 1907 году Скрябин закончил знаменитую «Поэму экстаза», а в 1908 году в Лейпциге с помощью фирмы «Хупфельд» записал на аппаратах «Вельте-миньон» и «Фонола» многие свои сочинения на грампластинки.

30 января 1908 г. в Лозанне родился сын Скрябина и Т. Шлецер — Юлиан (М. П. Прянишникова, О. М. Томпакова, 1985). Он был чрезвычайно музыкально одаренным, писал музыку, но в 1919 г. утонул в Днепре… При жизни Скрябина умерли двое его детей — Римма и Лев…

4. «…много сочиняет, опять новое, опять бесконечно прекрасное…»

А. Н. Скрябин

После долгого пребывания за границей Скрябин 4 февраля 1909 года вернулся в Москву со славой всемирно знаменитого, но загадочного композитора. Через две недели состоялся грандиозный концерт маэстро в Большом зале Московской консерватории. Он начинает работу над своим последним произведением — «Прометей» («Поэма огня»). 2 декабря 1909 года «Поэма экстаза» произвела фурор в Берлине, а весной 1910 года Скрябин отправился в турне по волжским городам. На этот же период пришелся кризис эклектического мировоззрения композитора. Он (в духе времени) увлекся «учением» Е. Блаватской и А. Берсона и индуистской философией. На этом основании у него появилась «почти сумасшедшая мысль о том, что именно он, Скрябин, с его музыкальным гением и его властью над звуками, призван через посредство какого-то магического музыкального акта спасти вселенную, освободить дух, превратить полную теней и злобы жизнь в мире в настоящую гармонию». Этим музыкальным актом должно было стать ораториально-танцевальное произведение, которое предполагалось инсценировать в Индии, на берегу некоего озера, у подножья специально выстроенного храма (?!).

Скрябин не только размышляет о «Мистерии». Он увлекается творчеством А. Дункан, операми Вагнера, постановками молодых А. Таирова и Е. Вахтангова, знакомится с А. Коонен, В. Качаловым и Г. Крэгом, снова гастролирует по России и Германии (Ю. Д. Энгель, 1971). В марте 1910 года в Москве и Петербурге прошла премьера «Прометея» («Поэмы огня») — произведения для большого оркестра и фортепиано с органом, хором и световой клавиатурой (до мажор — красный, ре мажор — желтый, фа-диез мажор — яркий синий, ми-бемоль мажор — стальной и т. д.). Здесь Скрябин впервые в мире попытался конкретизировать и воплотить идею «цветового слуха», т. е. психологического соответствия восприятия ладотональности, с одной стороны, и цвета — «красочности образа» — с другой (Д. В. Житомирский, 1977). Задолго до Жана-Мишеля Жара он стремился погрузить весь зал в «свето-цветовую игру». Но премьера  «Поэмы огня» прошла без световой партии.

Необычные идеи и одержимость ими Скрябина производили на его современников впечатление наличия у композитора какого-то «увлекательного безумия» (Л. Л. Сабанеев), а чуть позже психиатр (Н. А. Юрман) говорил о том, что у музыканта «душевной ненормальности, характерной для параноидного комплекса». Недаром его называли «безумствующий эллин»! Эта точка зрения потом многократно опровергалась, но, что любопытно, не психиатрами, а… музыковедами! Опасность подстерегала Скрябина совсем не здесь…

 5. «Но это катастрофа!»

…В марте 1914 года Скрябин находился на гастролях в Англии. В это время у него на верхней губе, под правым усом, появился фурункул, который, несмотря на небольшие размеры, сопровождался лихорадкой, интоксикацией и головной болью. Лечение заключалось в наложении повязок с серой ртутной мазью (метод предложил японский хирург Т. Суга), которые сменялись каждые два часа в течение трех дней, было успешным, и Скрябин благополучно завершил выступления.

А. Н. СкрябинНачало 1915 года прошло у композитора в постоянных разъездах. Возвращаясь в Москву в первых числах апреля, в вагоне Скрябин неосторожно «сорвал» на лице маленький фурункул. 7 апреля композитор неожиданно (?) почувствовал себя плохо. «Обыкновенный прыщ» повел себя необыкновенно: покраснение на верхней губе увеличилось, появился отек верхней половины лица, повысилась температура тела (до 40 °С). Всегда очень мнительный, А. Н. Скрябин забеспокоился и обратился к своему другу — доктору В. В. Богородскому, который обратил внимание на необычный цвет инфильтрата и относительно тяжелое общее состояние пациента. «Цвет, цвет-то был нехороший очень, я никогда таких и не видал даже: он, понимаете, не красный, а почти лиловый, такой как бы с огнем. И температура 40…» — сказал доктор Богородский Л. Л. Сабанееву (Л. Л. Сабанеев, 2000). Нет сомнений, что у Скрябина образовался карбункул верхней губы, хотя сначала обсуждалась возможность рожистого воспаления лица. Л. Л. Сабанеев пишет: «На кровати я увидел Александра Николаевича. Он был с боль­шой широкой белой повязкой, закрывавшей почти все лицо, его нижнюю сторону. Ни бороды, ни усов не было видно, выглядывали только одни глаза, в которых можно было прочитать страдание… Но он казался спокойным. Он заметил меня, и его глаза улыбнулись как будто. Я подошел к кровати, и он подал мне руку, которая была очень горячая.

— Видите, как я оскандалился, — ответил он совершенно не своим голосом, боль в губе и повязка совершенно изменяли голос, он не выговаривал почти согласных. Я видел, что ему трудно говорить, и был в полном затруднении…» (Л. Л. Сабанеев, 2000).

 Опасность карбункулов в доантибиотическую эпоху неоднократно подчеркивал В. Ф. Войно-Ясенецкий в своих «Очерках гнойной хирургии»: «Смертельное заражение крови мы неоднократно наблюдали даже при небольших карбункулах, не внушавших особых опасений» (В. Ф. Войно-Ясенецкий, 1956). Понятно, почему хирурги и тогда, и сейчас боятся гнойников в области носогубного треугольника: вены лица не имеют клапанов, и инфекция легко и быстро может достичь венозного синуса черепа, а уж отсюда разнестись по всему организму, что знаменует собой развитие стрептококкового или стафилококкового сепсиса… Даже в наше время я видел такое (и сейчас смертельно опасное) состояние, возникшее у 15-летнего подростка, выдавившего фурункул на верхней губе.

…Консилиум, состоявший из докторов В. В. Богородского, А. А. Подгаецкого и Н. С. Щелкана, пришел к выводу о необходимости хирургического вмешательства у А. Н. Скрябина (К. В. Имбряков, В. Ю. Никольский, Л. В. Никольская, 2011). Тут есть серьезное недоразумение. Алексей Александрович Чабров-Подгаецкий (1888–1935?) был актером и музыкантом, а не врачом! Н. С. Щелкан, напротив, известным московским врачом (в 1925 г. принимал участие в лечении патриарха Тихона). Было принято решение пригласить для вскрытия карбункула заведующего кафедрой факультетской хирургии медицинского факультета Московского университета профессора И. К. Спижарного, который приехал домой к Скрябину вечером 11 апреля 1915 года. Он расценил ситуацию как чрезвычайно опасную вследствие обширного поражения и высокой (выше 40 °С) температуры. Были произведены разрезы на лице и взята кровь на бактериологическое исследование, которое показало наличие стафилококка (стафилококковый сепсис?). Несмотря на все усилия профессора Спижарного, при разрезе карбункула гной получить не удалось. Вот что сообщил Л. Сабанееву доктор В. В. Богородский: «Резали, батенька, и ни черта нет… ни капли гноя. Уж и так мы его резали, и этак, ни одной капли… Страшное дело, Леонид Леонидович… я уже, право, и не знаю, что делать! …Яд очень сильный, яд очень сильный, нетекучие флегмоны… это стрептококковое заражение, вот что… Где его, гноя, достанешь, коли его нет?! Отек у него все растет и растет. Вот резали тут, а теперь уже воспаление вот тут…»

Мартынов и ГрековВ связи с ухудшением состояния композитора для обсуждения даль­нейшей тактики лечения организуется консилиум с участием знаменитого московского хирурга, директора клиники госпитальной хирургии Московского университета профессора А. В. Мартынова. 12 апреля А. В. Мартынов произвел еще один «углубленный и широкий» разрез. Еще оставалась надежда на выздоровление Скрябина, но у него по-прежнему сохранялась высокая температура, появились признаки спутанности сознания, что свидетельствовало о нараставшей интоксикации. А. Н. Скрябин бредил. На следующий день, 13 апреля, жена композитора сказала Л. Л. Сабанееву: «Ему гораздо лучше. Температура спала, опухоль очень, очень уменьшилась. Он себя прямо молодцом чувствует, даже и говорит так: я хоть сейчас за рояль — писать буду!» Из раны начал выделяться гной. Но в это же время у больного появился симптом, которому лечившие его врачи вначале не придали серьезного значения. Композитор стал жаловаться на боль в груди, связанную с дыханием. Вот тут, хоть это и были врачи «старой школы», они ошиблись…«Невроз, наверное, так много волновался — откуда же ей (боли в груди — Н. Л.) быть? Ведь не может быть тут что-то органическое? Про­сто после температуры большая депрессия нервов», — объяснял доктор Богородский причину этих болей. Поразительная близорукость, ведь боль была чрезвычайно сильной, доставляла пациенту немалые страдания и вызывала беспокойство больного. Когда мы говорим, что врачи того времени были блестящими знатоками семиотики, то так ли безупречно все было? Скрябин уже не лежал прямо, а нетерпеливо двигался на кровати, пере­двигая руки с одного места на другое. «Ах, какая невыносимая боль, как будто насквозь. Если так будет продолжаться, я до завтра не выживу. Этого нельзя терпеть!» — вскрикивал композитор… «Нет, это невыносимо… Так, значит, конец… Но это катастрофа!» Это были последние слова А. Н. Скрябина. …К больному пригласили еще одного консультанта — видного российского интерниста, заведующего кафедрой факультетской терапии Московского университета Д. Д. Плетнева. 

Выдающийся клиницист констатировал: гнойный плеврит как проявление сепсиса. У А. Н. Скрябина кроме гнойного плеврита могли быть и множественные инфаркты легкого, вызванные бактериальными эмболами. «Обыкновенно занос пробки (эмбола — Н. Л.) сопровождается резким подъемом t с потрясающим ознобом, болями в боку, кровохарканьем, наступающим через короткое время после заноса пробки. Исходы в нагноение, абсцесс легкого, гангрену и метастатическую пневмонию часты», — писал известный клиницист того времени (Н. К. Розенберг, 1934). Заключение Д. Д. Плетнева было приговором. Вечером 13 апреля профессора И. К. Спижарный и А. И. Мартынов подтвердили диагноз.

А. Н. Скрябин умер утром 14 апреля 1915 года, в день Пасхи… Парадоксально, но факт: в течение двадцати лет после смерти Скрябина от сепсиса погибли лечившие его И. К. Спижарный и А. В. Мартынов. В 1922 году от сепсиса, вызванного фурункулом верхней губы, в течение трех дней погиб Эдуард Францевич Лесгафт (1870–1922), известный географ и педагог.

…Творческое наследие А. Н. Скрябина не так велико, как у В. А. Моцарта, например, но впечатляюще. Однако тут есть одна особенность. Если творчество Моцарта связано с божественным вдохновением, то у Скрябина было другое: «Он не был ни в какой мере христианином. Христос для него продолжал занимать то место, которое он ему уже определил и которое вытекало из его «теософии». Иногда он высказывал мысли такого рода, что на самом деле Христа вовсе не было, а вся легенда или миф о Христе есть не что иное, как оккультное и эзотерическое изложение некоей мистерии, когда-то имевшей место в подлунном мире. Это изложение постепенно низложилось до степени простой легенды или сказки, утратив и забыв свой когда-то существовавший и ныне уже скрытый внутренний смысл... Вообще у него с Христом были нелады... Он вовсе не желал за ним признавать какое-то особенное значение в христианском смысле и ограничивал его роль ролью некоего «зона», промежуточного демиурга... Не скрывал и того, что та Мистерия, которую он сам задумал, должна была быть более существенна и солидна и сопровождаться более существенными результатами, чем та, которую осуществлял Иисус. Тут едва ли не было нечто вроде конкуренции: ведь для нас, друзей Скрябина, не было секретом, что наш гениальный друг себя самого считал именно мессией и нередко, при всей своей деликатности, «проговаривался» об этом предмете. Уже потому ясно, что о христианстве тут речи быть не могло… Гораздо лучше у него были отношения с символами вроде Прометея, Люцифера и Сатаны…

А. Н. Скрябин

— Сатана — это дрожжи вселенной, которые не допускают быть всему на одном месте, это принцип активности, движения, — пояснил он…

На долю Бога ничего не оставалось, ибо творение мира явно было, по Скрябину, делом Сатаны или Люцифера. Бог у него занимался только пребыванием в ничто...

Вся психология и психика Скрябина… была решительным отрицанием христианства, его морали, его догмата, его даже «психического настроения» (Л. Л. Сабанеев, 2000). Поэтому не представляется удивительным мнение нашего выдающегося философа А. Ф. Лосева: «…христианин и нехристианин должны ясно и отчетливо сказать, что Скрябин, конечно, не х р и с т и а н с к о м у Богу служил своими художественными взлетами, и его «небесная высь» была не та, куда уповают войти христиане. «Небесной гармонии» Скрябин не захочет, и «нескончаемая радость безмятежного покоя» есть как раз то самое, что наиболее чуждо и непонятно Скрябину. Христианину грешно слушать Скрябина, и у него одно отношение к Скрябину — отвернуться от него, ибо молиться за него — тоже грешно. За сатанистов не молятся. Их анафемствуют». Я думаю, однако, что это должен решить для себя каждый сам. Но нужно сначала послушать музыку А. Бортнянского, а уж потом — А. Скрябина…

Николай Ларинский, 2001–2013

 


2013-12-30 Автор: Larinsky_N.E. Комментариев: 0 Источник: uzrf
Комментарии пользователей

Оставить комментарий:

Имя:*
E-mail:
Комментарий:*
 я человек
 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения
Логин: Пароль: Войти