Осторожно, гонорея!

Любовь – прекрасное чувство! Для влюбленного человека целый мир меняется и начинает играть новыми красками! Но даже в громадном море есть скрытые подводные рифы. И чтобы корабль ваших чувств не пошел ко дну, лучше заранее позаботиться о безопасности интимных отношений.

---

«Унизительная вещь — жизнь…»

3. «Голова болела и кружилась при малейшем движении...»

«...Вторым моим позором в глазах отца была моя болезнь, нарушение моего вестибулярного аппарата, то, что называется болезнью Меньера, — пишет В. Т. Шаламов. — У меня — боязнь высоты. На вологодской колокольне — триста ступеней беспрерывного ежедневного страха, шатаний. А ведь колокольня — единственное развлечение вологжан, да еще ребят вологодских. Каждое воскресенье колокольня открывается — такие виды на весь город, и весь город тянется пролезть к железным перилам, весь город, кроме сына отца Тихона, который шарахается от высоты, плачет и бежит вниз. Все это было расценено как заговор против доброго имени отца — вырастил неженку. Болезнь Меньера не дала мне побеждать на гимнастическом бревне, прыгать через ручьи, переходить по бревнам лесные рвы, лазить за яблоками, зорить птичьи гнезда, пробегать по одной доске, прыгать на одной ноге, гонять железное колесо по городу. Во всех этих играх я был самый последний. Ничего, кроме многолетних издевок, я не услышал от отца. Мать тоже не понимала моей болезни и тоже плакала, что я не хочу зорить гнезда, хотя это истинно мужское занятие для мальчишек и Шаламовского, и Воробьевского рода». Это очень важный момент, если учесть, что один из авторитетных специалистов, к которым обращался по поводу своей болезни В. Т. Шаламов, считал, «что причиной этого заболевания (болезни Меньера — Н. Л.) является врожденная недостаточность кохлеарного и вестибулярного аппарата» (Г. С. Циммерман, 1952). Не изменил он свою точку зрения и двадцать лет спустя: «Нарушение развития вестибулярного анализатора в эмбриональном периоде развития — дизэмбриогенез — может выявляться дисфункцией кохлеарного и вестибулярного аппарата, которая проявляется как болезнь Меньера» (Г. С. Циммерман, 1974). «Болезнь Меньера — довольно редкое заболевание, но она встречается даже в детском и юношеском возрасте. Частота встречаемости увеличивается к 30-40 годам, затем снижается и сравнительно редко встречается у пожилых людей», — считает современный исследователь (A. W. Morrison, 1984). Но болезнь проявилась у Шаламова в возрасте пятидесяти лет! В ноябре 1957 года, когда он работал в читальном зале Ленинской библиотеки, его настиг первый приступ болезни Меньера.

А что же было в детстве? Сто шестнадцатый пункт Миннесотского личностного опросника (MMPI) сформулирован так: «Я боюсь, когда смотрю вниз с высоты». Шаламов, безусловно, ответил бы положительно, но что за этим стояло? Осторожно предположу, что речь шла о невротической акрофобии. Многие люди испытывают физиологическое высотное головокружение, которое выражается в виде субъективного ощущения неустойчивости позы и движения, сопровождаемого страхом перед возможным падением и вегетативными симптомами, которые спонтанно исчезают после прекращения провоцирующей ситуации. Акрофобией это становится тогда, когда возникают панические приступы фобического головокружения у людей с невротическим статусом. Если физиологическое высотное головокружение чаще неприятно, то фобическое головокружение непереносимо! Подобным головокружением, как известно, страдал И. В. Гете (J. W. von Geothe), но он набрался мужества и лечил свою акрофобию еще в XVIII веке (1771 г.) ежедневными подъемами на колокольню Страсбургской монастырской церкви. Современные психотерапевты называют такую методику самоконтролируемой десенситизацией. Примечательно, что у 90 % больных акрофобией нарушен и слух. Акрофобия — невроз страха, который сейчас связывают с психосоматическими заболеваниями (гипертензия, язва) и депрессией. В наше время существуют акрофобические опросники, а в детстве Шаламова издевки отца могли лишь усугубить у ребенка проявления невроза, и порочный круг замкнулся. Нет сомнения, что в дальнейшем Шаламов избегал как мог ситуаций, когда акрофобия могла проявиться, а потом его на семнадцать лет от таких ситуаций насильно изолировали! Уже после первого приступа болезни (Шаламов еще не знает, что это такое, ведь у него во время заключения были неоднократные травмы головы с потерей сознания) его госпитализировали в неврологическое отделение больницы имени С. П. Боткина, которое было клинической базой кафедры неврологии ЦИУ врачей. Вот как он описал этот приступ в рассказе «Припадок»: «...Качнулась стена, и горло мое захлестнуло знакомой сладкой тошнотой. Обгорелая спичка на полу в тысячный раз проплывала перед глазами. Я протянул руку, чтоб схватить эту надоевшую спичку, и спичка исчезла — я перестал видеть. Мир еще не ушел от меня вовсе: там, на бульваре, был еще голос, отдаленный, настойчивый голос медицинской сестры. Потом замелькали халаты, угол дома, звездное небо... Я вспомнил чужие настойчивые пальцы, умело пригибавшие мою голову и плечи к постели. Все стихло, и я остался один на один с кем-то огромным, как Гулливер. Я лежал на доске, как насекомое, и кто-то меня пристально рассматривал в лупу. Я поворачивался, и страшная лупа следовала за моими движениями. Я изгибался под чудовищным стеклом. И только тогда, когда санитары перенесли меня на больничную койку и наступил блаженный покой одиночества, я понял, что Гулливерова чума не была кошмаром — это были очки дежурного врача. Это обрадовало меня несказанно. Голова болела и кружилась при малейшем движении, и нельзя было думать — можно было только вспоминать, и давние пугающие картины стали являться как кадры немого кино, двуцветные фигуры. Сладкая тошнота, похожая на эфирный наркоз, не проходила. ...руку мою держал врач. Аппарат Рива-Роччи для измерения кровяного давления стоял здесь же. И я, поняв, что я не на Севере, обрадовался. — Где я? — В институте неврологии. Врач что-то спрашивал. Я отвечал с трудом. Мне хотелось быть одному. Я не боялся воспоминаний». Почти в это же время в Боткинскую больницу попал и поэтический кумир Шаламова — Б. Л. Пастернак. Но там они не встретились. Вот несколько «зарисовок» Шаламова больничного периода:

• Как Вы мне ставите клизму?! Я научу Вас честно относиться к своим обязанностям!
• Буфет — раздаточная.
• В физиотерапевтическом отделении лечебные процедуры не делаются, а отпускаются.
• Тихий час — бывший мертвый час.
• Врачи приходят и уходят, а больные остаются.

Кафедрой неврологии ЦИУ тогда заведовал академик АМН СССР профессор Н. И. Гращенков, но специалистом по болезни Меньера считался доктор медицинских наук Генрих Соломонович Циммерман (1888—1969), оториноларинголог и нейрохирург, основатель отделения отоневрологии в московском НИИ им. Бурденко. В 1952 году вышла его монография «Клиническая отоневрология» («Ухо и мозг», 1974). Г. С. Циммерман исчерпывающе знал болезнь Меньера, но вот что интересно: он подробнейшим образом описал состояние внутреннего уха при артериосклерозе и гипертонической болезни. В то время снижение слуха (на фоне гиперхолестеринемии), ушные шумы, резко выраженное головокружение, спонтанный нистагм, или нистагм положения, нарушения походки и тонических отклонений рук и другие нарушения вестибулярных реакций описывались у 40-50-летних гипертоников и больных «артериосклерозом» («атеросклеротической отопатией»). Г. С. Циммерман говорит о необходимости дифференциальной диагностики кохлеовестибулярного синдрома у страдающих артериосклерозом и отоневрологического синдрома при болезни Меньера. Интересно, что в качестве признаков отличия он приводит наличие при болезни Меньера тошноты и рвоты во время приступов, нормальную продолжительность нистагма при экспериментальных пробах и периодичность приступов. У артериосклеротиков не было тошноты, была гипорефлексия нистагма, менее бурное головокружение, а приступы не имели четкой периодичности. Нет сомнения, что Шаламову была проведена диагностика страдания на уровне того времени: отоларингологическое исследование, пробы Ринне и Швабаха с камертоном, статокинетическая, вращательная и калорическая проба и т. д. после чего склонились все же к болезни Меньера. Современные неврологи полагают, что, «подобно головной боли, синдром Меньера может возникать едва ли не при любой форме церебральной и соматической патологии. Наиболее регулярно, однако, синдром Меньера наблюдается в рамках вертебробазилярной недостаточности и вегетативной дистонии» (Д. Р. Штульман, Н. Н. Яхно, 1995).  При вертебробазилярной недостаточности может быть даже лабиринтный ангиовертебральный синдром, от стертых форм до частых меньероподобных кризов с развитием тугоухости, внезапной пространственной дискоординации с коротким помрачением сознания, утратой равновесия и непредсказуемыми падениями или стойких длительных вестибулярных кризов, но в то время это даже не обсуждалось, хотя у 50-летнего Шаламова и атеросклероз, и патология вертебробазилярной системы вполне могли быть. Примечательно, что данные о состоянии носа (наличие нарушений обоняния, искривления носовой перегородки и т. д.) у Шаламова нигде не фигурировали, несмотря на очевидную патологию. В наше время известно, что патология носа у больных болезнью Меньера существенно отягощает течение страдания, поэтому пациентам «с искривлением перегородки носа II и III степени следует одновременно с общепринятой терапией основного заболевания проводить хирургическое лечение деформации перегородки носа» (М. И. Седых, 2005). Вообще, тут остались неясности в диагнозе, хотя Шаламов пролежал в стационаре шесть месяцев (с ноября 1957 по апрель 1958 г.). Слух у него уже в 1957 г. был снижен (сразу после первого приступа болезни). Спустя несколько лет известный рижский невропатолог, лечивший В. Т. Шаламова, доктор медицинских наук, специалист по проблеме паркинсонизма П. Д. Перли (1911—1977) в письме к писателю (1965 г.) говорил о методе лечения неврита слухового нерва, хотя это не синоним болезни Меньера! А вот диалог писателя с П. Д. Перли: «Перли: „Вы боитесь смерти?“ Я: „Нет“. П.: „Конечно, семнадцать лет в обнимку с ней лежали“. Я: „Да не потому, а как-то не было у меня боязни, страха никогда. Нет и сейчас. Говорят, это замедленные рефлексы. Вот боли я боюсь“».

...Шаламов сделал по поводу свой глухоты интересное наблюдение: «Зрение помогает слуху. Феномен освещенного телефона. В темноте не слышу звонок телефона, но если аппарат освещен — слышу. В чем тут дело? В напряжении нервов?» Окончательная глухота у писателя наступила спустя двадцать лет после дебюта болезни. 15 мая 1978 г. Шаламов пишет в дневнике: «Ушки мои полетели к чертям»... В 50-е гг. для лечения болезни (синдрома) Меньера применялись атропин с йодом внутрь, гистамин, кальций-диуретин с люминалом, стрихнин в каплях, препараты брома, какая-то примитивная физиотерапия. В общем, все это было одинаково бесполезно. До хирургического лечения (перерезки слухового нерва) дело не дошло. Известным эффектом обладал комплекс упражнений при болезни Меньера, предложенный в 1941 году Г. С. Циммерманом и В. Н. Мошковым, который Шаламов применял и много позже. После стационарного лечения ему была установлена сначала III, а затем II группа инвалидности. Кстати говоря, сохранилась выразительная запись Шаламова о Г. С. Циммермане: «Циммерман берет триста рублей (старыми деньгами) за визит, за приезд домой. Черт с ними, с ушами, если их надо спасать такой ценой». Биограф В. Т. Шаламова пишет: «Основной диагноз, поставленный... в 1957 году в Боткинской больнице, — болезнь Меньера, был подтвержден в 1970 году профессором Л. Н. Карликом, который... выписал ему специальную справку на случай происшествий на улице: „...Шаламов Варлам Тихонович, 1970 года рождения, страдает болезнью Меньера, выражающейся во внезапно наступающих приступах: внезапное падение, головокружение, тошнота, иногда рвота, резкое снижение слуха, нарушение равновесия. В случае появления приступа на улице... просьба к гражданам оказать больному помощь: помочь ему лечь, положить его в тень, голову обливать холодной водой, ноги согреть. Вынести на свежий уличный воздух..., только не на солнце. Не усаживать и не поднимать головы. Вызвать скорую помощь!“». Лев Наумович Карлик заведовал кафедрой патологической физиологии Рязанского медицинского института. Он ни одного дня не был врачом, тем более неврологом, так что его заключение — жест доброй воли, который должен был избавить Шаламова от задержания милицией и попадания в вытрезвитель. Писателя укачивало в метро, у него развивалось головокружение и рвота, и вызванные стражи порядка расценивали это как опьянение и действовали по инструкции. Примечательно, что В. Т. Шаламов был косвенно связан с Рязанью не только справкой Л. Н. Карлика. Шаламов был в Рязани в 1963 году, правда, проездом, а потом три дня прожил в Солотче, в доме А. И. Солженицына. Кстати говоря, В. Т. Шаламов оставил замечательный афоризм по поводу нашей литературы: «Вот в чем несчастье русской прозы, нравоучительной литературы. Каждый мудак начинает изображать из себя учителя жизни».

Продолжение >>>

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения