«Золотая» четверка

Редакция портала Учреждений здравоохранения Российской Федерации uz-rf.com продолжает свою рубрику «Спрашивали — отвечаем». 

---

«Нет, я ни о чем не жалею…»

Девчонка в черном платьице до колен, похожем на вдовий наряд, явно обладала какими‑то мрачными чарами. Вдова жизни? Куцый символ брошенной женщины? Женщины, которую Господь позабыл без причины?..

Сильвен Райнер

Жизнь ее была так печальна, что рассказ о ней почти неправдоподобен — настолько он красив.

Саша Гитри

Нет! Ни о чем!
Никогда ни о чем не жалею!
Ни о капле добра, что была мне дана,
Ни о горе, что мною испито до дна!
И могу я поклясться всей жизнью моею:
Никогда ни о чем я и не пожалею!
Нет! Ни о чем!

Эдит Пиаф

Собственно говоря, болезнь, вернее, одна из тех болезней, которые свели великую певицу в могилу в возрасте 48 лет, началась еще до того, как она начала петь. Родившаяся в семье бродячего акробата и уличной певички, не брезговавшей и проституцией, Эдит сразу попала из неласковых родительских объятий к бабке и деду по материнской линии — парочке настоящих подонков, да к тому же и пьющих. Бабка, старая мегера, активно угощала внучку дешевым красным вином, с помощью которого решала все проблемы. Отец Эдит, вернувшийся с Первой мировой войны, ужаснулся, увидев, в каком ужасном состоянии находилась дочь, и переправил ее к своей матери — содержательнице публичного дома. Там к девочке относились неплохо, но ее постигла… слепота! Трудно сказать, что это было, да и местный лекарь, привыкший «ремонтировать» разбитые вдребезги половые органы, ничего не понял. Он уверял, что «глазки Эдит просто устали». Ей надели черную повязку и начали капать в конъюнктивальный мешок раствор нитрата серебра. И бабка, и обитательницы «веселого дома» усердно молились св. Терезе о выздоровлении Эдит. Она поправилась, но навсегда сохранила страх перед темнотой и веру во все мистическое, таинственное, оккультное…

С восьми до 14 лет Эдит «ассистировала» отцу: зазывала публику, собирала монеты, пела незамысловатые песенки. Улица была ее гостиной, столовой, жизнеобразующей средой. За здоровьем никто не следил, и в 1930 году (ей было 15 лет) у нещадно курившей Эдит возникли проблемы с легкими. В больнице Св. Антония ее осмотрел известный французский интернист пульмонолог Рауль Курильски. На рентгенограмме врач обнаружил затемнения в легких, увеличение правого желудочка сердца, уплотнения в бронхах и рекомендовал… масляные ингаляции! Я не уверен, что его рекомендации выполнялись, по крайней мере курить Э. Пиаф не бросила до конца жизни.

В 16 лет Эдит родила дочку, но продолжала петь на улицах, таская ребенка с собой, пока отец малышки, некий Луи «Малыш», не отдал девочку своей матери. В то время Эдит выглядела, мягко говоря, весьма своеобразно. Маленького роста (147 см), жутко грязная (они с сестрой мылись, по позднейшему ее признанию, лишь по большим праздникам), с диким макияжем, с прилизанными слюной к голове волосами… Но публика, для которой она пела, была не намного чище, поэтому претензий ни у кого не возникало. В 1933 году двухлетняя дочь Эдит умерла от менингита. Мучимая поздним раскаянием, она поехала в больничный морг и на память отпилила пилкой для ногтей прядь волос ребенка. Голова на маленьком теле при этом страшно моталась из стороны в сторону, и позже, когда выяснилось, что Эдит уже никогда не сможет иметь детей, она часто вспоминала об этом жутком эпизоде.

Уличные выступления Эдит продолжались, но она уже стояла на пороге славы. В 1935 году ее пригласил для выступлений в кафе «Жернис» Луи Лепле, известный как ценитель не только шансона, но и однополой любви. Именно ему весь мир обязан рождением Эдит как певицы и появлением ее имени Пиаф («воробей»на парижском арго). Во время первого концерта Эдит в кафе присутствовал весь бомонд: Морис Шевалье, Филипп Эриа, эстрадная королева Мистингетт, летчик Жан Мормоз и другие. Успех у столь взыскательной публики был полный. Однако через год Лепле был убит выстрелом в голову и ударом ножа в сердце. Пиаф долго таскали в полицию, полагая, что она знает убийцу. Работу Эдит потеряла и начала жутко пить — теперь уже не дешевые «чернила», а коньяк и «Божоле»… К счастью, в ее жизни появился Раймонд Ассо, ставший для Пиаф Пигмалионом: он совершенствовал ее мастерство, ставил голос, учил держать вилку и умываться по утрам. Немудрено, что дикарка Эдит закатывала ему жуткие скандалы. Три года продолжалась эта любовная «война», причем сама Пиаф стала инициатором разрыва. Ассо помог ей выступить в крупнейшем парижском кабаре «АВС», где ее увидела музыкально-артистическая элита. Жан Кокто заявил: «Мадам Пиаф гениальна!» С этого момента она, как качующий вымпел, переходит из одних крепких мужских рук в другие: Поль Мерисс, Мишель Эмер, Анри Конте, Иво Ливи (Ив Монтан). Они оказались рядом с Пиаф в годы войны.

Она никогда не имела собственного дома. Да, она снимала шикарные квартиры и держала повара-китайца, но дома у нее не было. И еще одна особенность: в зрелые годы Пиаф вела совершенно нездоровый и ночной образ жизни. Самая активная ее деятельность начиналась в одиннадцать вечера и заканчивалась в шесть утра! Но не это было главным: в душе певицы была территория вечного одиночества, которую не мог заполнить никто, поэтому она часто требовала написать песню, которую пела дуэтом с любимым мужчиной. Но эта «инъекция оптимизма» в жизни ничего не меняла, и «половодье чувств» Пиаф могла выплеснуть только в творчестве. Сцена после окончания войны стала окончательно для нее всем как с точки зрения истории, так и с точки зрения любви и постоянной борьбы с самой собой.

После войны Ива Монтана сменил Жан-Луи Жобер, с ансамблем которого «Ле Компаньон де ла Шансон» Пиаф успешно выступала во Франции и США. В 1947 году и без того не крепкую здоровьем Пиаф постиг тяжкий удар: она заболела ревматоидным артритом. Тогдашняя фармацевтика еще не знала ни индометацина, ни селективных ингибиторов ЦОГ-2, ни метотрексата, поэтому Пиаф пришлось прибегнуть (пожизненно) к инъекциям только что появившегося кортизона, который она покупала по ценам черного рынка – по 50 000 франков за флакон! Но и без этой напасти настроение Пиаф складывалось из непрерывного чередования и переплетения страха перед жизнью и чрезвычайной жизнерадостности, неистового веселья и тоски, достигающей степени депрессии. В 1948 году она попыталась отравиться упаковкой снотворного, запив его стаканом спиртного, но рука дрогнула — таблетки рассыпались, и она не смогла их собрать, а потому лишь погрузилась в тяжелый сон. Уже к 1949 году у Пиаф имелась несомненная зависимость от алкоголя и снотворных барбитурового ряда. Она, как и М. Монро, иногда так перебирала с препаратами, что срывала концерты… Поразительно, что алкоголь и снотворные, а позднее и транквилизаторы все-таки не слишком влияли на феноменальную трудоспособность Пиаф! Правда, после гибели в авиакатастрофе М. Сердана, которого опознали лишь по часам на обеих руках, Пиаф запила с остервенением и погрузилась в оккультизм. Около нее появились всякие шарлатаны, ясновидцы, колдуны, африканские маги. Она купила за бешеные деньги столик для занятий спиритизмом, посредством которого «общалась» с Серданом. Чувство вины (именно повинуясь ее истерически-эгоистическому капризу Сердан полетел к ней в США и погиб) мучило ее в течение года, но и потом она брала с собой на гастроли этот «телефон» для общения с царством мертвых…

Начало 50-х ознаменовалось для Пиаф целой цепью несчастий, самым страшным из которых была наркотическая зависимость. 24 июля 1951 года во время гастролей Пиаф попала в ДТП, у нее была сломана рука и два ребра. Врач не учел ее зависимость от барбитуратов и алкоголя и назначил морфин. Зависимость от него возникла моментально (с первой инъекции!), потом дозы стали расти. Наркотик стоил столько же, сколько кортизон, но перерывы в приеме препарата привели певицу к тяжелой ломке, во время которой она пыталась выброситься из окна. 29 июля 1952 года Пиаф вышла замуж за Рене Виктора Эжена Дюко (Жак Пилс). Он довольно хладнокровно относился к тому, что жена «села на иглу», и пытался «отвлечь» ее вином, ведь она до свадьбы уверяла его, что применяет… кортизон! Однако скоро ее состояние заставило мужа отправить Пиаф в психиатрическую клинику в Медоне. Это помогло мало — будучи в США на гастролях, Пиаф держалась только на инъекциях морфина. О прохождении детоксикации и лечения в США и речи быть не могло: огласка немедленно привела бы к расторжению контракта со всеми финансовыми последствиями. Вернувшись домой, Пиаф пыталась применить тактику «step by step» («шаг за шагом»), ограничивая число инъекций. Ничего из этого не вышло — доза не уменьшилась, она уже делает инъекции прямо через платье и чулок… Когда ее госпитализировали, психиатры еще не имели метадоновой программы реабилитации и снова применили способ «шаг за шагом». Наступил день без наркотика, и… Пиаф пишет: «Я думала, что в тот день сойду с ума. Ужасающие боли разрывали меня на части, сухожилия двигались сами собой».

Не лишено любопытства одно обстоятельство: Пиаф лелеяла в себе некую особую болезнь — нежелание поправиться, выжить, выстоять, «выскочить». Она прилагала все усилия, перемещаясь из одного госпиталя в другой, чтобы умирать понемножку, уничтожать в себе жизнь по маленькому кусочку. И одновременно (женская логика!) Пиаф требовала интенсивности и неожиданности событий. Вся ее жизнь определялась волей случая, вспышками чувственности и страстным отношением к профессии. Наступили в ее жизни годы, которые один из биографов назвал «праздником ада»: Пиаф продолжала тайком смешивать алкоголь и наркотики. Однажды после такого «коктейля» она «орала двенадцать часов подряд». Повторная детоксикация приводила лишь к кратковременной ремиссии, возможность рецидива при морфинной зависимости всегда очень высока, а «ломка» самая тяжелая от всех наркотических препаратов… С 1951 по 1962 год Пиаф дважды попадала в ДТП, перенесла два алкогольных психоза (белая горячка) и несколько наркотических ком, сделала две суицидальных попытки. Но «прикладываться» и колоться не переставала! Во время гастролей в США ее прямо с концерта увезли в Пресвитерианский госпиталь в Нью-Йорке, где в течение четырех часов под общим наркозом останавливали язвенное (?) кровотечение и ушивали перфорацию язвы. Вскоре ее оперировали еще раз. Зачем творчеству Пиаф, создававшей на сцене неповторимый образ, требовалось столько страданий? Я не могу ответить на этот вопрос, но говорят, что она сама на него ответила: «Мне нравится быть несчастной». Но это мазохизм! В 1960 году Пиаф попала в американский госпиталь в Нейи под Парижем. Снова последовала операция. Нежелание жить, неизбывная тоска — так описывают состояние Пиаф в это время ее биографы. Все больше инъекций, все больше снотворных. Была попытка лечить бессонницу в психиатрической клинике Виль-Д`Авруз. Зимой 1961 года Пиаф попадает с двухсторонней пневмонией в госпиталь Св. Антония, и хорошо ей знакомый профессор Р. Курильски снова ее осматривает. «У больной развилась острая легочная недостаточность, сопровождаемая приступами удушья, — говорил он. — Мои коллеги и я уже практически решились на трахеотомию, но операции удалось избежать. Однако легочно-диафрагмальные спайки по-прежнему серьезно угрожают здоровью Эдит Пиаф и вызывают сильнейшую одышку. Кроме того, больная страдает тяжелой анемией, вызванной постоянной потерей крови в связи с язвенной болезнью…»

Даже свадьба с Тео Сарапо в 1962 году не изменила Пиаф — сразу после бракосочетания она отправляется в наркологическую клинику для очередной детоксикации! Печеночная кома, постоянный массаж грудной клетки, мануальная терапия суставов и передвижение по парку на инвалидной коляске — такими были последние месяцы жизни Пиаф… Медсестра, постоянно находившаяся в доме Пиаф, в сентябре 1962 года по совету лечащего врача Клода де Лакоста де Лаваля, «истинного аристократа поджелудочной железы, печени и иммунной системы», выехала в Женеву за чудодейственным препаратом из амниотического экстракта. Надо отметить, что у Пиаф была тяжелая анемия (скрытое кровотечение продолжалось), цирроз печени, синдром Кушинга (от многолетнего применения гормонов), хронический панкреатит. С. Берто предполагала, что у Пиаф был рак желудка, который американские хирурги нашли еще во время первой операции, но ей ничего не сказали… Пиаф в очередной раз вывел из комы профессор Кар в клинике Амбруаза Паре, но это был уже финал. Последний диагноз, подписанный доктором Марионом, гласит: «Кома с полной потерей сознания, желтуха. Больная подлежит немедленной госпитализации для проведения лечения экстрактом дегидрированной печени и экстрактом коры надпочечников. Желательно помещение под капельницу и введение физиологического раствора. После введения в брюшную полость импланта амниона желтуха практически не уменьшилась. Печень, как и весь организм больной, в крайне неудовлетворительном состоянии». Это было 9 октября 1962 года. На следующий день вызвать врача уже не успели. Инъекция аргинина не помогла…

Когда-то Пиаф сказала: «Есть только один вид страданий, с которым нельзя не считаться: это страдания души. От них ни один врач не может излечить». Увы, многие страдания тела тоже не поддаются излечению…

Николай Ларинский, 2002–2014 гг.

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения