Плохой хороший врач: куда ведут отзывы пациентов

Эффективная терапия начинается со слова, с первого момента общения пациента и врача. Правильно поставленный в дальнейшем диагноз, своевременное и верное лечение определяют победу над недугом. Безусловно, ощущение приязни и психологической связи с лечащим доктором играет весьма значимую роль. Но всегда ли обаятельный и добрый доктор является профессионалом лечебного дела?

---

«Сердце не хочет биться, кровь не хочет течь, жизнь не хочет жить…»

Я лежу похолоделый, руки судорожно сжав,

Дикий страх сжимает сердце, давит душу, как удав…

Саша Черный, 1906

Всякий больной есть страдающее психосоматическое «я».

Д. Д. Плетнев, 1927

Знаток проблемы назвала новое литературоведение «пафосом реконструкции скрытой изнанки литературного процесса» (Е. Толстая, 2004). Примечательно, что к «скрытой изнанке» относятся не только прототипы литературных героев и особенности творческого процесса, но и состояние здоровья (чаще психического, реже физического) писателей и поэтов. Любопытно, что копья по этому поводу ломаются чаще литературоведами, чем врачами, что представлялось бы логичным. Литературоведы, например, чаще отрицают присутствие каких-либо отклонений у своих «подопечных» (эпилепсии у Ф. М. Достоевского, каких-либо психических девиаций у Н. В. Гоголя), реже связывают творчество с наличием болезни (Д. Быков, 2014). Примечательно при этом, что титульный лист истории болезни С. А. Есенина, который все объясняет (там и алкогольный делирий, и галлюцинации за месяц до смерти, которые скорее толкнули бы в петлю, чем мифические агенты ГПУ), опубликовал английский литературовед Г. Маквей. Вообще говоря, касаться «особо важных персон» в литературе себе дороже: у кумиров всегда найдутся «защитники» (можно подумать, что они в них нуждаются!). Полемика начинается нешуточная (скрывшись за ником в Интернете, можно хамить без риска получить по физиономии), только перья летят, и часто лексика звучит вовсе не парламентская. А все потому, что «облажался интернет, … дал шанс бездари высказаться по любому поводу. Интернет уравнял гения и злодейство, обывателя и неонациста, мудреца и идиота… В интернете… апофеоз демократии и анонимности… В результате ни какой-то особенной сетевой литературы, ни сетевой культуры, ни сетевого сообщества так и не появилось. Появилась кучка унылых типусов, которые в этом виртуальном пространстве лаяли громче других» (Д. Быков, 2001). Срабатывает любопытная закономерность: люди публичные любят похвастаться состоянием и успехами, в том числе богатырским здоровьем, сексуальной неутомимостью, а если повезет, то и долгожительством. А вот гадости, «мелкие злодейства» (и крупные тоже), аддиктивные и аффективные расстройства и, разумеется, физические недуги должны оставаться за кадром. Должны, но не остаются, поскольку «шило рвется из мешка». Хуже, если вопреки здравому смыслу и фактам начинают сочинять на голубом глазу вместо истории болезни тяжкого алкаша, к которому не раз приходили черти, или прелюбодея, медленно умирающего от СПИДа, героико-драматический эпос. По гамбургскому счету, надо говорить о живых и о мертвых или правду, или ничего.

Как-то не очень верится, что дневники и письма выдающийся человек, тем более писатель, пишет для себя или для единственного адресата. Наверняка сверлит мозг тщеславная мысль оставить след в истории. Не всегда этот след оказывается глянцевым, говоря по-нынешнему, но с этим уже ничего не поделаешь. Логика жизни знаменитостей (оставим в покое известное суждение Пушкина о гении и толпе) часто такая же, как у плохих родителей: дети (читатели, слушатели, зрители) должны поступать так, как мы говорим, а не так, как делаем сами! Пока мои книги (диски, фильмы) покупают, это нормально («пипл хавает»), а когда начинают критиковать мои поступки, ориентацию или творения, это значит, «публика — дура»! Не стал исключением в этом смысле и когда-то знаменитый российский писатель и драматург Леонид Андреев, который очень часто становится объектом «психиатрического литературоведения»…

1.«Второй после Толстого…»

…Он умер рано, в 48 лет, умер неожиданно и трагично, а это всегда вызывает недоумение и вопросы. Десять лет назад почти одновременно появились две работы: канадского литературоведа Ф. Харта и российского психиатра А. В. Шувалова, посвященные здоровью Л. Н. Андреева, причем психическому (всегда лакомый кусок для патографий). Почему этим занимается психиатр, понятно, а вот почему, как уже было сказано, литературовед, не очень. Об этом говорят и оппоненты Ф. Харта: Л. Э. Айнгорн, О. В. Вологина, В. Я. Гречнева, Л. А. Иезуитова, Л. Н. Кен, Л. И. Шишкина (2005), правда, и сами вдаются в подробности состояния здоровья писателя. Но они не одиноки: известный литературовед и есениновед А. Д. Панфилов выпустил любопытную книжку «Есенин без тайны» (2010), где собственно диагнозу недугов Сергея Александровича уделил очень много места (иногда доходит до психиатрических дефиниций), а в эссе Д. Л. Быкова о Л. Андрееве «Порок сердца» (2011) уважаемый автор говорит, что писатель «умер от последствий неудавшегося самоубийства — в двадцать три года стрелялся, пуля прошла близко от сердца». Уже упомянутые оппоненты Ф. Харта тоже пытаются «оправдать» Л. Андреева (уж очень их задевает психиатрический «диагноз»!).

Не обошлось без анализа состояния здоровья Леонида Андреева и в его биографии (конечно, это не академическая биография, скорее биографический очерк), вышедшей в серии «ЖЗЛ» (М., 2013), после чего автор Н. С. Скороход немедленно получила «отлуп» от внучки писателя, И. Г. Андреевой. За что? За то же, за что подверглась разгромной критике работа Ф. Харта: за мнимую «желтизну» жизнеописания, за откровенный рассказ о пьянстве писателя, за сомнения в его психическом здоровье. Но позвольте, в Советском Союзе уже после одной неудавшейся попытки самоубийства человека ставили на учет в ПНД (знаменитый приказ МЗ СССР 1964 года), а тут их было как минимум три! И человек-то был кумиром публики, считался самым талантливым драматургом своего времени, и его опусы сегодня снова ставят в театрах (пьеса «Екатерина Ивановна» с аншлагом недавно прошла в Москве), а книги изучают в 5-11 классах школы (в стране, где ежедневно кончает с собой один ребенок!).

Но дело не только и не столько в этом. Прочтите Л. Андреева (я осилил собрание сочинений, вышедшее в журнальном приложении к «Ниве» 1915 г.) — мало не покажется! Скоро появится 22-томное собрание. Если ужасы С. Кинга порождены кокаином, как «Черный человек» Есенина — алкоголем, то откуда бесконечные «психи» Андреева? Его считают не декадентом, а экспрессионистом. Читали экспрессионистов: Ф. Кафку, А. Дёблина, Р.-М. Рильке, например? Да, это переводы, но, как выразился один критик, это книги для тех, кто не очень хочет жить. Однако речь не об этом. Речь о болезни, вернее, о болезнях писателя.

В детстве он был «необычно серьезным ребенком, хмурым, недоступным. Хмурая сосредоточенность… приняла позднее характер тяжелых меланхолических настроений, которые… сменялись бурными взрывами ребяческой веселости» (И. Б. Галант, 1927). Из семейного анамнеза: отец, Николай Иванович Андреев, «пил запоем, пьяный, нередко устраивал скандалы, драки, о которых наутро узнавал город, падкий до сплетен». Никаких доверительных и дружеских отношений с отцом у будущего писателя не было, и «влечение к художественной деятельности», как сам он говорил, «наследственно опирается на линию материнскую». Это тем более удивительно, что В. В. Вересаев называл мать писателя «типичной провинциалкой» и «мелкой чиновницей в кофте». Она кое-как умела читать, писала с жуткими огрехами: «куфня», «огромадный» и т. д. Как-то сомнительно, что она была дочерью разорившегося помещика, да к тому же польского. Примечательно, что эта «совершенно простая, едва грамотная женщина деревенского склада», которую отличала «бескорыстная любовь к вранью и житейскому… сочинительству», которая еще и курила, что в то время было вызовом общественному мнению, но на самом деле свидетельствовало о выраженной аффективной напряженности и душевной смуте. Она была привязана к Леониду чрезвычайно, но позже он называл чудом тот факт, что он в детстве «утопал и не утонул, разбивался — и не разбился, падал с крыш, заборов, висел на гвоздях, ходил по канату — и уцелел». И Леонид Андреев был привязан к ней бесконечно, хотя и жестоко над ней подшучивал. Анастасия Николаевна ненадолго пережила сына, которого до конца жизни называла Коточкой (по одной из версий, она покончила с собой). Примечательно, что «образ матери в произведениях Андреева всегда вносит в жизнь ребенка нечто, причиняющее тревогу, опасность, боль» (Н. С. Скороход, 2013).

19 мая 1889 года отец Андреева, Николай Иванович (1847–1889), скоропостижно скончался, по устойчивой версии, от апоплексического удара (инсульта). Но меланхолические настроения у Леонида Андреева приобрели устойчивый характер еще до этого, чему способствовал его «круг чтения». В этом плане он был, как и М. Горький, «автодидактом», а это всегда чтение бессистемное и плохо «перевариваемое». До 15 лет он уже прочитал «Мир как воля и представление» А. Шопенгауэра и работу о философии бессознательного Э. Гартмана. Видимо, тогда и появились первые мысли о суициде, которые реализовались в 1887 году: он лег под движущийся поезд. Если Есенин лишь намеревался это сделать, то Андреев сделал! К счастью, он лег удачно: тогда у вагонов колесные пары были расположены выше, чем сейчас. Л. Андреев позднее писал: «Мне зашибло грудь и голову, сорвало с меня куртку, разодрало в клочья, но я остался жив». Все это происходило на виду у его двоюродных сестер: «Вдруг… он… быстро лег под настигающий его поезд. Все остановились в ужасе, окаменелые, думая, что увидят уже изуродованное тело. Когда поезд прошел, товарищи подбежали к нему и кричат: «жив!» Но он был почти без чувств. Встал бледный, с изорванной рубашкой и, шатаясь, тихо пошел». Анны Карениной из гимназиста Андреева не вышло.

Примечательно, что и года не прошло, как человек, решивший лишить себя жизни, затеял первый роман. Вот и смена «меланхолических настроений буйным жизнелюбием»! Правда, на другие сферы это не распространялось — в старших классах гимназии Андреев приобрел репутацию строптивого троечника. Однако философские трактаты 14-летний гимназист читал с упоением. У психиатров есть термин «метафизическая интоксикация». Опасная это вещь для незрелого ума. Л. Андрееву еще повезло, что все закончилось лишь формированием «мировоззренческого пессимизма». Поразительно, как это увязывалось с высокомерным, упрямым, страстным, непредсказуемым характером Андреева, ведь у меланхолии совсем другие качества! У Андреева есть рассказ «Весной», где он изображает подростка-самоубийцу. Уж не автопортрет ли это? «…как начал думать,… начались страдания», — писал Леонид Андреев в дневнике.

Г. Чхартишвили в нашумевшей книге «Писатель и самоубийство» приводит причины «русских» самоубийств: ослабленный инстинкт самосохранения, неуважение к чужой и своей личности и… «слабое суицидосдерживающее воздействие православия». Вот это особенно важно: хотя любая конфессия суицид, безусловно, осуждает, влияние религии на русского человека всегда было формальным (иначе жили бы как в протестантских странах!), через внешнюю обрядность. Судя по всему, излишним пиетизмом, благоговением и страхом божьим Леонид Андреев не отличался: 15 февраля 1892 года, напившись «до бессознательности», он ударил себя в грудь финским ножом. Известно, что раненого отвезли в больницу Св. Марии Магдалины, где произвели хирургическую обработку раны. Потом Андреев описал самоубийство в рассказе «В тумане». Позже он пытался застрелиться (пистолет якобы разорвался в руке, которая всю жизнь потом болела, и он не мог писать, а диктовал) и зарезаться бритвой. В четвертый раз он имитировал самоубийство после отказа А. Коонен выйти за него замуж. Какие счастливые совпадения, редко кому так улыбается фортуна! Другим везло меньше: под влиянием «мрачного, пессимистически настроенного» Андреева один из его товарищей, некий Сахаров, пытался повеситься, а второй бросился под поезд и был смертельно травмирован.

Все это происходило на фоне гомерического пьянства Леонида Андреева со товарищи. Его «роман с алкоголем» продолжался больше 20 лет. Один из современников однажды сказал, что не хочет говорить о «пьянствах Есенина», поскольку это его личное дело, но делает существенную оговорку, что это личное дело всегда осуществлялось на людях. Так и у Андреева: демоническое пьянство и буйство очень часто происходило на глазах у всех. Или, того хуже, он начинал пить в одиночку — «чокаться с дьяволом», как говорят немцы. Символично называется один из рассказов Андреева — «Он, она и водка».

2. «…пьянство с самого начала было вне моей воли»…

Есть любопытная книжка « Молодые годы Леонида Андреева» (Н. Н. Фатов, 2010), где приведены слова современника писателя: «В Андрееве жили как будто два человека: один нормальный… другой — больной, с изломанной психикой». Да и сам он не оправдывается: «когда выпью, становлюсь настоящим сумасшедшим… я перехожу через ряд форменных маний, начиная обычно с мании величия, кончая манией преследования… Ломаю вещи, дерусь; меня часто били товарищи, приятели, били меня на улице, в участке. Однажды… чуть не выбили глаза». Это пишет дипломированный юрист и уже известный писатель. «Во всероссийском… масштабе за духовного «вождя» самоубийц почитался Леонид Андреев», — пишет наш современник (Г. Чхартишвили, 2010). «Андреев против воли стал вождем и апостолом уходящих из жизни. Они чуяли в нем своего. Помню, он показывал мне целую коллекцию предсмертных записок, адресованных ему самоубийцами», — говорит близко знавший его К. Чуковский (2002).

Представляется, что Леонид Андреев постоянно находился в т. н. третьем состоянии (промежуточном между психическим здоровьем и психической патологией), для которого характерны психологические и «телесно-психические» отклонения в виде неумения приспособиться к суровым реалиям действительности, вести себя достойно и продуктивно действовать, не испытывая при этом психологического дискомфорта. Именно из такой группы людей, считают психиатры, и рекрутируются личности с девиантным (уклоняющимся) поведением, к которому относится и аддиктивное (зависимое), характеризующееся стремлением уйти от тягостной действительности через искусственное изменение своего состояния путем приема различных психоактивных веществ, в т. ч. и алкоголя. Для «аддиктивной личности» (В. Я. Семке, 2004) характерны плохая переносимость трудностей повседневности, скрытый комплекс неполноценности, внешняя социабельность и боязнь стойких эмоциональных контактов, стремление говорить неправду, избегание ответственности, зависимость, тревожность, стереотипность и повторяемость поведения. Такой личности свойственно «убегание». Только вот куда «бежал» Андреев: в работу, в контакты, в одиночество, в фантазию? Аддиктивное поведение возникает как индивидуальная реакция на алкоголь (Андреев признавался, что две-три рюмки водки меняют его кардинально), при наличии психической травмы в детстве и социальных конфликтов в зрелом возрасте. У аддиктивной личности всегда в наличии «аллергия» на жизнь, всегда есть жажда острых ощущений и голод по признанию. Вот отсюда и появляется гиперкомпенсация для хотя бы кратковременного преодоления заниженной самооценки и чувства неполноценности. Нужны интенсивные переживания, нужны суррогаты чувств и малоосуждаемые обществом виды аддикции (похоже, что у Андреева, кроме алкоголизма, был еще и «сексоголизм»; хорошо, что Интернета тогда не было!). Конечно, все это только предположения, но несомненными были зависимость от алкоголя (при нещадном курении), суицидальное поведение и нарциссизм с устойчивой убежденностью в собственной грандиозности и отсутствием сопереживания и чувствительности в оценке других людей.

Судя по воспоминаниям современников писателя и его собственным признаниям (литературный автопортрет), Л. Н. Андреев был личностью с низкой фрустрационной толерантностью (плохая переносимость неудовлетворенности в чем-либо). Фон настроения его постоянно был дистоническим, имелась гипофория (настроение редко бывало хорошим). И алкоголь способствовал формированию депрессивного варианта вторичной психопатизации личности. Современник Андреева говорил: «Пьют независимо от характера, но в зависимости от характера пьют по-разному, и по-разному формируется заболевание» (А. Д. Дембо, 1910). Неустойчивые психастеники, склонные к расстройствам аффектов, — вот одна из мишеней алкоголя. Об аффективности (колебаниях настроения) Л. Н. Андреева написано достаточно много. Все это так, но тогда остается одна загадка. Если выражение «алкоголик однажды — алкоголик навсегда» — наркологическая аксиома, то каким образом Леонид Андреев внезапно прекратил употребление алкоголя в 1914 году до полной победы «над германцами» и строго этот зарок выдерживал? Уж не из-за «сухого закона», введенного в России: этот закон не помешал Есенину спиваться в центре Москвы! Как бы то ни было, убило Леонида Андреева вовсе не это. Писатель явно переусердствовал с «психами» в своем творчестве. Посмотрите на этот список:

• Аменитский Д. Анализ героя «Мысли»: К вопросу о параноидной психопатии. — Москва, 1915
• Галант И. Психопатологический образ Леонида Андреева. Леонид Андреев — истероневрастенический гений // Клинический архив гениальности и одаренности. — 1927. Т. 3. Вып. 2
• Галант И. Эвроэндокринология великих русских писателей и поэтов. Л. Н. Андреев // Клинический архив гениальности и одаренности. — 1927. Т. 3. Вып. 3
• Иванов И. Г-н Леонид Андреев как художник-психопатолог // Вопросы нервно-психиатрической медицины. — Киев, 1905. Вып. X. N 1. Январь-март. С. 72 - 103
• Муромцев А. Психопатические черты в героях Леонида Андреева. — Санкт-Петербург, 1910 (Отд. оттиск Литературно-медицинского журнала)
• Ткачев Т. Я. Патологическое творчество (Леонид Андреев). — Харьков, 1913
• Шайкевич М. Психопатология и литература. — Санкт-Петербург, 1910
• Янишевский А. Герой рассказа Л. Андреева «Мысль» с точки зрения врача-психиатра: Публичная лекция, читанная в актовом зале Казанского университета 12 апреля 1903 г. в пользу пансионата Общества взаимопомощи сельских и городских учителей и учительниц // Неврологический вестник. — 1903. Т. XI. Вып. 2. Прил. C. 1-31.

И это только часть публикаций, причем изданных при жизни Л. Андреева. Вряд ли кто-то из литераторов того времени пользовался таким вниманием с «психиатрической» точки зрения, кроме, разумеется, не так давно умершего Ф. Достоевского. Нравилось ли Л. Андрееву то, что его считали «психом»? Нравилось, наверное, но у него были и объективные причины для расстройства аффективности: за десять лет он перенес смерти сына, сестры и брата, успел и посидеть в тюрьме, и пережить покушение. Вопрос лишь в том, что никто не мог понять, когда он играет, а когда страдает по-настоящему. Но «какой мерой располагаем мы для того, чтобы сказать, что человек преувеличивает испытываемые им ощущения?» (Д. Д. Плетнев, 1936).

3. «Что со мной делается? С ума я схожу?»

Современники писателя, его биографы, в том числе врачи, говорят, что «самым мучительным… у Андреева были сердечные припадки, сопровождаемые страхом смерти…» (И. Б. Галант, 1927). Примечательно, что все госпитализации Л. Н. Андреева с 1901 по 1916 г. проходили под маркой «неврастении», т. е., по сути, невроза, функционального заболевания нервной системы. Откуда же тогда загадочные сердечные припадки? И что это были за припадки: одышка, ощущение перебоев в области сердца или все-таки боль? Сердце — таинственный и могущественный орган, и любое истинное или мнимое нарушение его функции почти закономерно вызывает у человека тревогу, страх, а иногда панику и ужас, пресловутый непреодолимый страх смерти… Похоже, что связать загадочные приступы Андреева с грозной сердечной патологией удалось лишь приблизительно за год-полтора до смерти писателя. Стоит отметить, что позднейшие исследователи связывают болезнь Л. Н. Андреева с ранением (надо понимать, сердца) ножом при неудавшемся самоубийстве (В. Н. Чуваков, 1989; Д. Л. Быков, 2002).

С точки зрения большинства врачей, «традиционно пациенты «ненадежны», симптомы объективны, а лабораторные анализы практически совершенны». Что оставалось врачам того времени? «Ненадежный» пациент Андреев и правильные симптомы! Анализов никаких тогда сделать не могли: их просто не существовало. Важно только было понять, какие симптомы «правильные», а какие нет!

Примечательно, что врачи, которые лечили Андреева, и те, которые его и в глаза не видели (И. Б. Галант, 1927; А. В. Шувалов, 2004), считали, что писатель страдает «острой неврастенией», «истерической неврастенией», «эмоционально неустойчивым расстройством личности». Современники Леонида Андреева в один голос выделяли у него две черты: 1) стремление во что бы то ни стало обратить на себя внимание окружающих; 2) отсутствие «объективной правды как по отношению к другим, так и к самому себе (искажение реальных соотношений)». Знаменитый К. Ясперс определил это гораздо лаконичнее и остроумнее: «стремление казаться больше, чем это на самом деле есть». Другими словами, Л. Андреев был человеком, требовавшим признания. «Каждый поступок, каждый жест, каждое движение рассчитаны на зрителя, на эффект: дома в своей семье они держат себя иначе, чем при посторонних; всякий раз как меняется окружающая обстановка, меняется их нравственный и умственный облик», — описывал подобных субъектов замечательный российский психиатр (П. Б. Ганнушкин, 1998). Речь идет о т. н. истерическом характере, или истерической акцентуации характера (К. Леонгард, 1981). З. Фрейд в свое время говорил, что чем сильнее истерические черты, тем талантливее актер. Судьба не дала Андрееву проявить актерский талант на сцене, зато в жизни он актерствовал немало!

А вот любопытный «диагноз», поставленный Л. Н. Андреевым самому себе в письме к доктору С. С. Голоушеву: «Бывает: Наработаешь, нашумишь, наболтаешь и наболтаешься, проскачешь на нервах этаким галопом неделю или две — и вдруг скуксишься. Так вот и сейчас. Сперва, с половины августа, бессонно и безотдышно работал, потом две недели кувыркался в Петербурге, принимая огромаднейшие дозы людей и телефона, антипирина и театра. Приехал домой, все еще взбудораженный, как попугай после купанья, с пылким намерением немедленно писать огромный рассказ и огромную комедию, дня три еще форсил и брал третье до, а вот теперь — слабость и томность, как у родившей кошки. Все не нравится, ничего не хочу и не желаю, мысли выцвели и с горечью думаю, что я действительный тайный идиот».

Ф. Хартпишет: «Часть октября 1914 года Андреев провел в одной из петроградских клиник под наблюдением доктора Иосифа Герзони. Лечение состояло в строгой диете: манная каша и не более четырех стаканов слабого чая в день. Однако Андреев утверждал, что диета не оказала на него сколько‑нибудь заметного воздействия. Он по-прежнему страдал от уныния и не чувствовал себя здоровым. С февраля по апрель 1916 года Андреев лечился от переутомления у доктора Л. С. Абрамова. Ему вновь прописали манную кашу, а кроме того, лечение электрошоком». Все-таки беда, когда литературоведы начинают рассуждать о медицине. Упомянутый Ф. Харт ничтоже сумняшеся ставит Л. Андрееву «диагноз» маниакально-депрессивного психоза, причем в качестве доказательства приводит аргумент, кажущийся ему бесспорным: «В мае 1915 года в письме к С. Голоушеву Андреев пишет о лечении электрическим шоком, так что вполне вероятно, что его подвергали аналогичной процедуре и у доктора Герзони. Историю современной шоковой терапии можно проследить до 1848 года, когда в английской газете “Lancet” была опубликована пространная статья в защиту гальванического электричества как терапевтического приема. Этот способ лечения был популярен в Америке и Англии в конце 1860-х и в 1870-е годы. В 1874 году доктор Бирд (G. Beard) опубликовал работу “Применение электричества в медицине и хирургии” (“Medical and Surgical Uses of Electricity”); в ней приводились примеры излечения электрошоком больных, страдавших от “неврастенического коллапса”» (Ф. Харт, 2004). Не говоря уже о том, что «неврастенический коллапс» и психоз вовсе не одно и то же, я уверен, что тут уважаемого литературоведа попутал бес, точнее хорошее знание биографий писателей и содержания литературных произведений. Известно, что Э. Хемингуэй, страдавший биполярным расстройством, получил в клинике Мэйо около 20 сеансов ЭСТ (электросудорожной терапии), что, впрочем, от самоубийства его не спасло. В «Полете над гнездом кукушки» К. Кизи один из героев, Рэндл Патрик Макмерфи, подвергается подобной процедуре (помните замечательного Д. Николсона в этой роли и жуткую сцену ЭСТ в одноименном фильме?). Ф. Харт, опираясь на упоминание электротерапии в письмах Андреева, сделал смелый вывод о том, что врачи констатировали у писателя наличие психоза и применили электросудорожную терапию. Глубочайшее заблуждение, впрочем, извинительное у дилетанта.

На самом деле «день рождения» электросудорожной терапии — 11 апреля 1938 года, когда метод впервые применили Уго Черлетти и Лючио Бини в Италии. В СССР он был использован еще позже М. Я. Серейским (1885–1957), Г. Я. Ротштейном (1904–1969) и А. И. Плоттером (1901–1987), причем наиболее успешно ЭСТ помогала при кататонической форме шизофрении. Во времена Леонида Андреева электротерапия использовалась только в виде электростимуляции нервов, дарсонвализации, франклинизации и фарадизации, которые-то как раз широко применялись у невротиков, к каковым, несомненно, доктора и относили знаменитого писателя. Электроконвульсатор (аппарат для электросудорожной терапии) был изобретен гораздо позже. «Бесспорный» аргумент рассыпается в пыль!

Вообще, интересно, что делал Л. Андреев в стенах клиники Иосифа Лейбовича Герзони (1872–?)? Предприимчивый выпускник медицинского факультета Томского университета (1895), два года спустя окончания вуза защитивший в ВМА докторскую диссертацию, посвященную качеству молока у кормящих матерей, И. Герзони открыл частный гинекологический институт (!) в Петербурге. Вероятно, Герзони был мастером на обе руки и брался за все, что приносило барыш. Вообще говоря, условия в частных лечебницах были всегда лучше, чем в государственных. Известно, что П. Федотов и М. Врубель лечились в частных психиатрических клиниках, а много позже С. Есенин тоже находился в подобном «санатории» на Якиманке. Сомнения, однако, вызывает тот факт, что в подобной лечебнице смогли поставить Андрееву правильный диагноз — неважно, неврологический или терапевтический. Лечение и там было, конечно, убогое, но были улыбки за деньги, уход, относительный комфорт, там не было бедных пациентов, неопрятных и неприятных.

Споры исследователей вызывает пресловутое «медицинское свидетельство», выданное Л. Андрееву приват‑доцентом клиники нервных и душевных болезней Московского университета доктором медицины Георгием Ивановичем Прибытковым (1857–1909). Тут действительно есть загадка. Он был одним из любимых учеников выдающегося невролога А. Я. Кожевникова, но занимался в основном морфологией нервной системы. Описал несколько случаев казуистики, но работ по неврастении у него не было, и занимался он преимущественно музеем клиники. Рано умер от лимфомы Ходжкина. Литературоведы утверждают, что диагноз тяжелой неврастении, поставленный Г. Прибытковым Л. Андрееву (доктор, кстати говоря, упомянул и приступы меланхолии, и суицидальные попытки, и пьянство), был средством «для отмазки» от политических преследований за чуть ли не революционные действия. Такое мы уже слышали: в свое время была такая легенда, что Есенин в психиатрической клинике «прятался» от уголовного дела об оскорблении сотрудника НКИД А. Роога, которого поэт послал «по матушке». Наивный лепет: человек только что перенес алкогольный психоз, чего еще было ожидать? Конечно, Л. Н. Андреев был болен, но чем?

Продолжение >>>

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения