«…звери мои за меня говорят…»

Мне кажется, что забавного в жизни Крылова было мало, и вызывавшая столько шуток его патологическая прожорливость — это как раз тот случай, когда чудовищный аппетит вовсе не свидетельство богатырского здоровья. Тут, кажется, было другое. Гиперфагия, снижение активности и, как результат этого, избыточный вес дают известную защиту от глубокого чувства неполноценности: став массивным и внушительным, человек с ожирением кажется себе более сильным и защищенным. Часто наблюдается отчетливая связь между появлением и усилением влечения к пище и неудовлетворенностью собой, другими, жизнью. Внутреннее замешательство, апатически-мрачное отчаяние и бегство в одиночество смягчаются процессом поглощения еды! «Сытный, хотя простой обед, и преимущественно русский, как, например: добрые щи, кулебяка, жирные пирожки, гусь с груздями, сиг с яйцами и поросенок под хреном, составляли его роскошь. Устрицы иногда соблазняли его желудок, и он уничтожал их не менее восьмидесяти, но никак не более ста, запивая английским портером.Между прочим подавались полугречневые блины, величиною в тарелку и толщиною в палец. Таких блинов, обыкновенно с икрою, Иван Андреевич съедал вприсест до тридцати штук». Или взять страсбургский «пирог», состоявший из 2,5 кг сливочного масла, гусиной печени и трюфелей, который с жадностью поглощал баснописец. Чистый холестерин! Попробуйте съесть 30 блинов с икрой (сто устриц будет уж очень дорого). Ужас!

Человек с избыточным весом утешает себя едой из-за отсутствия любви к себе. Так считают психологи (И. Г. Малкина-Пых, 2007). И действительно, Крылов физически не работал, свободное время проводил в кресле или на диване, пешком ходил мало (четыре-пять кругов по верхней галерее Гостиного двора), а ел чудовищно много, не походя при этом на больного тяжелым тиреотоксикозом. Вот и приходилось ему «комиковать», издеваясь над собственной прожорливостью, изображать потешного простака. Это было легче, чем сознаться в душевной смуте, внутренней тревожности, депримированности и крайней неуверенности в себе.

Есть еще один важный момент. Никто не упоминает, что Крылов когда-нибудь постился, т. е. грех чревоугодия у него, хотя и не смертный, был непрерывным. А ведь он был человеком верующим, и в последний путь его провожали, кроме самых высоких чиновников, и церковные иерархи! Как это понять?

Парадокс, но эмоциональные расстройства депрессивного ряда могут скрываться и за непреодолимой иногда потребностью в стихосложении, преимущественно по ночам — «готовностью отравой стихов одурманить несносные мысли» (И. Ф. Анненский, 1909).

Одна из масок депрессии — попытка найти в иронии или сарказме спасение и прибежище от гнетущей тоски и страха. И то, и другое отмечалось у Крылова, притом с молодости! Известная бесшабашность (его картежные подвиги) и даже «разгульное» (пьянство в молодости) поведение тоже суть характерная форма реакции личности на страдания и постоянный страх смерти.

Другим наглядным показателем аффективной напряженности у И. А. Крылова служило беспрерывное курение. Сначала он весь день не расставался с дымящейся трубкой, что метко определяется как «стремление найти потерянную устойчивость» (Р. А. Лурия, 1941), потом перешел на сигары — от 35 до 50 (!) штук в день! Курение — простейший способ известного успокоения и аффективной разрядки (В. Д. Тополянский, М. В. Струковская, 1986).

Вот другая странная метаморфоза, произошедшая с Крыловым с течением времени. В молодости активный, честолюбивый (попал в круг известных литераторов с самого низа, не имея никакого систематического образования!), продуктивный драматург («…все писал, что ни попало, была бы только бумага да чернила…»), пытавшийся организовать собственное издательское дело, близкий к вольнодумцам (еще и азартный картежник!) вдруг становится «мячом, из которого выпустили воздух»! «Прежняя уверенность в себе сменяется нарастающей неуверенностью в своих силах и возможностях, все большим недоверием к себе и другим, прежняя активность — вялостью и пассивностью, смелость и целеустремленность — нерешительностью и малодушием, общительность и отзывчивость — тоскливым чувством "одиночества в толпе", равнодушием и безучастностью ко всему окружающему…» Все это относится к характерологическим сдвигам при психосоматических расстройствах. Еще один парадокс: при всем своем «пофигизме» Крылов «был вспыльчив иногда до крайности, любил отомстить своим врагам, особливо за оскорбленное самолюбие…». А ведь злость оказывается подчас наиболее ярким клиническим проявлением брюзжащей или гневливой депрессии с острым чувством неприятия себя самого и всего окружающего! И еще одна особенность, которая встречается у исстрадавшихся психосоматических больных — охваченные всепоглощающим чувством собственного страдания, они «не оплакивают смерти других и боятся только своей собственной». Известно, что Крылов не только не любил предаваться скорби о смерти друзей, но и «его не так-то легко было подвинуть на одолжение или на помощь ближнему. Он всячески отклонялся от соучастия в судьбе того или другого».

Известно, что человеку, страдающему депрессией, часто глубоко наплевать на внешний вид. Вот она, чудовищная неряшливость и неопрятность Крылова («За обедом сморкал он иногда то чулком, то чепчиком, которые вытаскивал из своего кармана»), его залитые кофе манишки, засаленные сюртуки, стоптанные сапоги и жуткий беспорядок в квартире. Так что если и говорить о загадочности, необычности и какой-то сознательно носимой Крыловым маске, то и современники, и позднейшие биографы ошибались, приписывая все особенностям воспитания, характера и личной судьбы баснописца. Все проще: И. А. Крылов в течение всей жизни страдал психосоматическим расстройством депрессивного круга — маскированной депрессией, распознать которую и в наше-то время непросто. Видимость явления воспринималась окружающими за причину. Как, скажем, тот факт, что ни одно из любовных увлечений И. А. Крылова неизвестно, за исключением несостоявшейся невесты, «протопоповой дочки» Анны Константиновой и актрисы Бельо в его биографии нет женских имен. Правда, Бельо описана весьма примечательно: «Бельо отличалась замечательной красотой, <...> хотя фамилия ее указывает на французское происхождение, по особенности ее красоты напоминали вполне тип азиатский, она походила скорее на грузинку или черкешенку; притом она была необыкновенно легка в движениях, грациозна и пламенна, подобно им. Особенно отличалась она в цыганских плясках: когда она плясала на сцене, искры огня, одушевлявшего ее, сообщались и зрителям». Известно, что «Крылов страстно любил музыку, сам играл в квартетах Гайдна, Моцарта и Бетховена, но особенно любил квартеты Боккерини. Он играл на первой скрипке». Потеря интереса к противоположному полу и к музыке тоже достаточно рано произошли у И. А. Крылова, и сведения о его внебрачной дочери весьма недостоверны.

…В 1823 году у Крылова (в молодости у него был эпизод внезапного и продолжительного онемения руки) случились подряд два «удара», закончившиеся дизартрией, перекашиванием лица и слабостью в правых конечностях. Пятидесятилетний, уже страдавший избыточной массой тела, приступами дневной сонливости (ожирение с апноэ часто ведет само по себе к гипертонии), а самое главное — соматизированной депрессией, Крылов стал жертвой ТИА (ишемического преходящего нарушения мозгового кровообращения). Спустя несколько месяцев болезнь отступила. Может быть, причинами недуга были затаенные, неотреагированные эмоции, которые чаще всего и становятся непосредственной причиной «вдруг» происходящей катастрофы (от гипертонического криза до внезапной смерти при «чистых» коронарных артериях) в результате полного срыва механизмов адаптации. «Печаль, не выплаканная слезами, заставляет плакать иные органы».

Известно, что к больному И. А. Крылову приглашали известного петербургского врача того времени Семена Федоровича Гаевского (1778–1862). Он был учеником И. Буша, И. П. Франка и Ф. Г. Удена, проходил стажировку в Вюрцбургском университете, возглавлял терапевтическую клинику, с 1819 г. был назначен лейб‑медиком, потом Медицинский совет и Медицинский департамент МВД и был генерал-штаб-доктором, членом нескольких научных обществ и комитетов, тайным советником и кавалером многих орденов. Любопытны две вещи: С. Ф. Гаевский при этом не отказывался от частной практики (лечил Н. В. Гоголя, членов семьи А. С. Пушкина и т. д.) и анонимно опубликовал данные статистики, из которых вытекало, что в Англии в клиниках умирает один больной из 16, во Франции — один из восьми, в Италии — один из 10, а в Петербурге… один из четырех! «Блестящий» результат! Известно, что С. Ф. Гаевский назначал Крылову пиявки на область сосцевидных отростков и кровопускание из вены.

Основы патологии инсульта были заложены швейцарским врачом XVII века, обнаружившим, что причиной апоплексии может служить закупорка сосуда головного мозга или мозговое кровоизлияние. Он же описал случаи очень быстрого восстановления слабости в конечностях при постинсультном парезе. Врачи во времена Крылова уже отличали «размягчение» мозга от геморрагического «удара», хотя причин их не знали. Известный английский хирург Д. Аберкромби (John Abercrombie,1780–1844) в 1836 году полагал, что инфаркт мозга возникает подобно гангрене конечности, Р. Карсвелл (Robert Carswell, 1793–1857) в 1838 г. называл его причиной сужение сосудов мозга, Р. Брайт (Richard Bright, 1789–1858) писал о том же в 1831 году. На эту же тему писал в начале века знаменитый Д. Чейн (John Chayne), в 1846 году вышла блестящая работа врача королевы Виктории Д. Берроуза (George Burrows, 1801–1887) о связи болезней сердца и мозговых нарушений. Писали о «транзиторной апоплексии» современники И. А. Крылова Д. Хоуп, Д. Беннет, Д. Причард, Р. Тейлор. Но лишь в 1856 году вышла работа Р. Вирхова о роли эмболии в развитии апоплексии. Но как бы то ни было, у практических врачей единственным средством против инсульта были… пиявки и кровопускание! Кстати, портрет типичного для того времени больного с апоплексией точь-в-точь портрет И. А. Крылова: избыточная масса тела и полнокровие. Да, тогдашним врачам ни в наблюдательности, ни в логике не откажешь: применение пиявок или венесекция снижали артериальное давление, а секрет слюны пиявок обладал гипокоагулирующим эффектом. Но реально больной мог рассчитывать только на везение! И. А. Крылову повезло, и он восстановился довольно быстро.

…Последняя болезнь И. А. Крылова была одной из самых распространенных и опасных в XIX веке. И она возникла у баснописца на фоне всего предыдущего. Дыхательная функция у него была и без того нарушена — не только ожирением, но и нещадным курением. Я не сомневаюсь, что при стаже курения в 50 лет Крылов страдал хронической обструктивной болезнью легких. Вообще-то, простужался он редко, и в молодости «ходил купаться в канал, омывающий… Летний сад. Купался весь сентябрь и октябрь месяц, наконец в ноябре реки покрылись льдом, а он все-таки, скачком проламывая лед, продолжал купаться до сильных морозов…» Эти времена прошли, и 5 ноября 1844 года простудившийся Крылов заболел пневмонией. На следующий день к нему пригласили петербургского врача, выходца из остзейских немцев, доктора медицины Фердинанда Яковлевича Галлера. О нем известно только, что он был коллежским асессором (что соответствовало чину майора), т. е. состоял на государственной службе, а полтора года спустя получил потомственное дворянство. В Петербурге того времени было немало врачей и аптекарей немецкого происхождения. Кровопускание, шпанские мушки на грудную клетку, опий, рвотный камень, сернокислые соли, разные возбуждающие, ртутные препараты, селитра, хинин — вот и весь немудреный арсенал врачей первой половины XIX века. Но даже этого не успел назначить Крылову предполагаемый врачебный консилиум, поскольку 9 ноября баснописец умер. Диагноз пневмонии, осложнившейся параличом (отеком) легкого, значится в свидетельстве о смерти действительного статского советника И. А. Крылова. По современным меркам это была внебольничная пневмония у человека старше 60 лет с сопутствующей соматической патологией.

Пневмония, этот, по выражению У. Ослера, «капитан армии смерти», имела в то время мистический характер в глазах врачей, заставляя их с трепетом пальпировать пульс больного во время кризиса, а родственников томиться в ожидании «благодетельного пота» или роковой развязки. В то же время врачи видели, что «в большинстве случаев пневмония излечивается при любом способе лечения, … даже вопреки всякому лечению» (А. Штрюмпель, 1898). Весь XIX век это заболевание было в центре внимания крупнейших клиницистов. Но меня интересует другое: в то время у врачей не было рентгеновского метода и термометра, а спирометр был только изобретен в Англии, но уже было известно выстукивание грудной клетки, применялся стетоскоп и даже описано, что и в каком периоде пневмонии врач должен услышать в легких больного! Владел ли Ф. Галлер этими методами и применил ли их у И. А. Крылова или его диагноз, как в средние века, основывался на догадках, ощупывании пульса и осмотре мочи? Кстати говоря, неизвестно, насколько диагноз был правильным (вскрытия не было). Ведь отек легкого развивается и на фоне недостаточности левого желудочка, что у многолетнего гипертоника Крылова вполне могло быть.

И. А. Крылов как человек творческий испытал триумф при жизни, 200 его опусов издавались до 1844 г. много раз суммарным тиражом 77 000 экземпляров, он стал гражданским генералом, был обеспеченным человеком. В 1825 году П. А. Вяземский, возражая Пушкину, написал: «Как ни говори, а в уме Крылова есть все что-то лакейское: лукавство, брань из-за угла, трусость перед господами, все это перемешано вместе… Представительство Крылова в нравственном, государственном отношении есть преступление, оскорбление нации…» Пушкин на это отвечал: «Ты уморительно критикуешь Крылова, молчи, то знаю я сама, да эта крыса мне кума. Я назвал его представителем духа русского народа, — не ручаюсь, чтоб отчасти он не вонял. В старину наш народ назывался смерд (от «смердеть» — плохо пахнуть. — Н. Л.). Дело в том, что Крылов преоригинальная туша». Добавлю, что и народ в долгу не остался. Когда спустя 11 лет в Летнем саду установили памятник Крылову работы П. Клодта, из-за постоянных намеренных повреждений (тогда бронзу в скупках тоже принимали!) здесь был выставлен полицейский пост для охраны и ограда, появилась такая эпиграмма:

Лукавый дедушка с гранитной высоты
Глядит, как рéзвятся вокруг ребята,
И думает: о милые зверята,
Какие, выросши, вы будете скоты!
Да, как в воду глядел автор. Каков народ, таковы и басни!

Николай Ларинский, 2014