Манера очищать кожу даже от небольших волосков пришла в Европу (а следом за ней и в Россию) от участников крестовых походов. Рыцари быстро оценили преимущества такой процедуры — сперва чисто гигиенические. В условиях жаркого климата и дефицита воды волоски на коже являются своеобразными «сборниками» грязи, потовых выделений и т. д. Это ведет к возникновению раздражений и воспалений кожи, потертостей и прочих неприятных моментов.
История болезни Жорж Санд
Жорж в комнатке своей сидит
Между цветочными горшками
И папироскою дымит.
Глаза ее полны слезами.
А. де Мюссе
Я не большой любитель женской литературы вообще и опусов Жорж Санд в частности, но больно уж интересная личность Амантина Аврора Люсиль Дюпен, баронесса Дюдеван (Amantine Aurore Lucile Dupin, baroness Dudevant, 1804—1876), которую нам привычнее называть Ж. Санд (George Sand). Мало того, что среди предков ее были французские короли, прадед едва не стал… российским императором! Морис Саксонский сватался к Анне Иоанновне, но безуспешно (хотя, может быть, в этом случае мы бы обошлись без Бирона?). Интересна Жорж Санд и «с медицинской стороны»: одним из ее бесчисленных бойфрендов был итальянский врач, в молодости ее лечил едва ли не самый известный врач первой половины XIX века, а во время последней болезни пытался спасти великий французский хирург второй половины XIX столетия. И вообще, общество врачей ей нравилось: среди ее знакомых были и обычные сельские врачи, и знаменитые профессора, деканы прославленных медицинских факультетов. Известна Ж. Санд и тем, что, поменяв любовников (оба выдающиеся деятели культуры), она, как гласит циничный афоризм, сменила «сифилис на туберкулез», причем имя одного из участников этого «треугольника» носит теперь медицинский эпоним!
…В 1827 году, за год до рождения сына, Аврора Дюдеван стала пациенткой примечательного врача— Ф. Бруссе (François Joseph Victor Broussais, 1772—1838), профессора (с 1820 года) военного госпиталя Валь де-Грас (Val-de-Grace, училище для подготовки военных врачей). В 1830 г. Бруссе стал профессором общей патологии и терапии Парижского медицинского факультета, еще через два года — членом Парижской медицинской академии. По словам Бруссе, жизнь в организме человека поддерживается только возбуждением. Слишком сильное или слишком слабое возбуждение ведет к болезни, которая вначале проявляется лишь в одном органе, а затем «симпатически» передается другим органам. «Без предшествующего страдания какого-либо органа общих болезней не бывает», — говорил Бруссе. Чаще всего раздражаются желудок и кишечник, и поэтому желудочно-кишечное воспаление является основной патологией. Смысл в том, что в основе всякого болезненного процесса лежит первичное раздражение, в частности, раздражение или воспаление различных отделов желудочно‑кишечного тракта. Все болезни, по Бруссе, происходят от воспаления, которое вызывается раздражением (природу раздражений Бруссе обходил молчанием). Исходя из этих взглядов, сторонники «бруссеизма» главную цель лечения видели в ликвидации или ослаблении воспаления с помощью кровопусканий (пиявки на живот и «симпатически» пораженный орган), рвотных, слабительных средств и голода. Ф. Бруссе, говоря словами С.П. Боткина, «…видел — что ожидал увидеть, находил — что хотел найти, и считал доказанным то, что других, более спокойных, наблюдателей вовсе не убеждало» (С.П. Боткин, 1885). А вот А. Дюдеван, которую как раз и беспокоила какая-то диспепсия, Бруссе убедил, и она надолго стала поклонницей его системы, которую благодаря ей испытал на себе и Ф. Шопен! Кстати говоря, Ф. Бруссе настолько верил в то, что все начинается с кишечника, что в 1832 году, когда вышла его работа о холере, сам ее перенес! А умер он в 1838 году от «геморрагического колита», причем аутопсия была произведена лишь через 34 часа после смерти, и патолога поразило обильное газообразование (тело было неузнаваемо!). Предполагают даже возможную анаэробную инфекцию…
К счастью, А. Дюдеван была его пациенткой не слишком продолжительно, хотя надолго поверила в целебные свойства пиявок, которые Франция закупала тогда в России по 30 млн штук в год! Пиявки, видимо, оказались активным стимулом для творчества: в 1831 году она знакомится с Ж. Сандо и начинает творить в прямом и переносном смысле. От Жюля Сандо после их расставания в 1833 году остался лишь псевдоним, который выбрала себе начинающая писательница, — Жорж Санд. Скоро она знакомится с поэтом А. де Мюссе (Louis Charles Alfred de Musset, 1810—1857), о котором очень любопытно писал А.С. Пушкин: «Musset… взял, кажется, на себя обязанность воспевать одни смертные грехи, убийства и прелюбодеяние. Сладострастные картины, коими наполнены его стихотворения, превосходят, может быть, своею живостию самые обнаженные писания покойного Парни. О нравственности он и не думает, над нравоучением издевается и, к несчастию, чрезвычайно мило, с важным александрийским стихом чинится как нельзя менее, ломает его и коверкает так, что ужас и жалость». Вероятно, Пушкин погорячился: Мюссе был талантливым поэтом и стал членом Академии «бессмертных», а эту честь заслужить совсем непросто. Однако на беду он был еще не слишком брезгливым любителем женщин, вина и гашиша, а это в свою очередь привело к трагедии, которая, вероятно, уже начала разыгрываться в то время, когда состоялось их роковое знакомство. И, кстати говоря, вероятно, Ж. Санд была одним из первых свидетелей дебюта болезни А. де Мюссе. Эту болезнь тогда не считали позором, напротив, Ш. Бодлер и Ги де Мопассан гордились ею. Что это было? Сифилис, конечно. Мало того, что не было достаточно надежных средств для его лечения, даже в конце XIX века сифилис являлся самой важной причиной развития аортальной недостаточности у больных молодого и среднего возраста (не менее 60% случаев, по данным У. Ослера). При этом пороке на секции находили и самые большие сердца (cоr bovinum), достигавшие массы 1,5 кг! Он часто обнаруживался «случайным образом у лиц, не представлявших никаких признаков заболевания сердца». У. Ослер подчеркивал, что «при этом пороке часто наблюдаются психические симптомы или же больные могут быть раздражительны и капризны; к концу жизни могут появиться бред, галлюцинации и патологические импульсы…больные иногда обнаруживают наклонность к самоубийству». При этом пороке в доантибиотическую эпоху часто отмечались случаи внезапной смерти. Вряд ли многие из врачей читали стихи А. де Мюссе, но уж «симптом Мюссе» знают все!
Больных, подобных Мюссе, врачи уже в конце XIX века называли «пульсирующий человек». «Подскакивающий» пульс, видимое сотрясение грудной клетки, ритмическое дрожание языка, капиллярный пульс, пульс Корригана, или симптом «водяного молота» и, конечно, симптом Мюссе — ритмичные, в такт пульсу, кивательные движения головой. Их обнаружил в 1842 году старший брат Мюссе Поль-Эдм (Paul-Edme de Musset, 1804—1880). Во время завтрака дома у матери Альфреду сказали об этом необычном явлении, но он хладнокровно прижал большой и указательный пальцы ко лбу и остановил качания (С. Манджони, 2006). Примечательно, что на симптом обратил внимание не врач, а литератор! Короткий роман Мюссе и Ж. Санд, начавшийся в 1833 году, послужил прологом к знакомству и другому ее роману — с итальянским врачом Пьетро Паджелло (Pietro Pagellо, 1807—1898). Он окончил медицинский факультет университета в Павии. С 1828 года работал врачом в Венеции, в 1831 году опубликовал первую работу — «О влиянии чувств на цвет лица». В 1833 году в течение двадцати дней Паджелло и лечил заболевшего в Венеции Альфреда де Мюссе. Суть его заболевания не очень понятна: «это было похоже на безумие, на воспаление мозга или тиф». За три месяца до этого у А. Мюссе, по словам Ж. Санд, были настоящие галлюцинации. Примечательно, что саму Ж. Санд во время любовного путешествия в Венецию мучила жесточайшая диарея. Лечил Паджелло А. Мюссе настолько усердно, что доктор и Ж. Санд стали любовниками и уехали в Париж врозь с уже выздоровевшим Мюссе, однако в Париже эта любовная история быстро завершилась, и Паджелло осенью 1834 года один вернулся в Италию. Затем он был врачом в г. Беллуно, стал главным хирургом города. В апреле 1848 года Паджелло занял пост главного хирурга венецианской Национальной гвардии. В дальнейшем Паджелло продолжил медицинскую карьеру, занимаясь также различными естественнонаучными изысканиями (рыбоводством!). Он был дважды женат и имел пятерых детей. В конце жизни опубликовал три книги стихов. Не знаю, как насчет поэзии, а врач он, скорее всего, никудышный: сифилис у А. Мюссе, скорее всего, был, а молоденький врач Паджелло лечил его от неведомой «лихорадки»! Ведь галлюцинации Мюссе запросто могли быть проявлением сифилитического поражения мозга (нейросифилис как проявление висцерального позднего сифилиса). Голова начала у него дрожать спустя девять лет. Вообще, это мило: А. Мюссе, ставший скоро членом Академии Франции, щедро раздает свой сифилис многочисленным подружкам! Вот уж настоящий член Академии! Нельзя не поражаться: все-таки у Ж. Санд было железное здоровье — прожить год с сифилитиком и почти семь лет с больным открытой формой туберкулеза, и хоть бы хны! Правда, сифилис — это «болезнь-притворщик», и в каждом случае его патоморфоз трудно предсказать. Может, и не был еще Мюссе больным во время романа с Ж. Санд?
Но все-таки, все-таки бытует мнение, что Ж. Санд «меняет» поздний висцеральный сифилис на легочную чахотку: в октябре 1837 года она знакомится с музыкальным гением — Фредериком Францишеком (Франсуа) Шопеном. Любопытно, что сначала он назвал ее «антипатичной особой»! Но ее напор преодолел сомнения невротичного композитора, и они сблизились. Ж. Санд организовала больному музыканту консультацию у известного парижского терапевта Ж.П. Гобера , который вопреки очевидным фактам — клинике и анамнезу жизни (тесному контакту с умершими от открытой формы туберкулеза сестрой и близким другом Я. Матушинским) — заявил, ему поможет… свежий воздух! И это в то время, когда каждый третий парижанин умирал от туберкулеза! Примечательно, что сама Ж. Санд во время знакомства с Шопеном часто прибегала к кровопусканиям! Ж. Санд с детьми (!) и Шопен отправляются в Пальму-де-Майорка, где Шопен сразу попадает к местным врачам, которые не скрыли от него самого пессимистичного прогноза («Один сказал, что я уже подох, второй — что подыхаю, третий — что подохну»). Спустя пять месяцев вконец ослабленный «отдыхом» Шопен попадает в Марсель, где его (по протекции Ж. Санд) консультирует популярный в Марселе врач, профессор и директор Медицинского колледжа А.-Л.-Ф.-К. Ксавьер (1780—1870). Ванны, вытяжные пластыри, пилюли с опием (для подавления кашля) — вот все, что могла тогда предложить медицина Шопену. Примечательно, что домашний врач семьи Ж. Санд, некий Густав Папе, твердил, что у Шопена не легочная чахотка, а «горловая», т.е. туберкулез гортани. Об этом же, между прочим, говорили и врачи на Майорке. Самое интересное, что Ж. Санд не побоялась привезти больного Шопена в Ноан и разрешала детям общаться с ним, не говоря уже о своем весьма тесном с ним контакте! Именно Ж. Санд протежировала Шопену у А. Рациборского (Adam Raciborski, 1809—1871), который стал его лечащим врачом с 1842 года.Адам Рациборский, выпускник медицинского факультета Варшавского университета, диссидент, участник Польского восстания 1830 года, эмигрировал в 1831 г. во Францию, в 1834 году получил степень доктора медицины и заведовал клиникой в госпитале Шарите (клиника, где работали Ж.Н. Корвизар и Р. Лаэннек!). Он пользовался высоким авторитетом у парижских клиницистов, среди которых было много славных имен. В Париже Рациборский написал знаменитую работу «Новое полное руководство по аускультации и перкуссии» («Nouveau manuel compiet d'auscultation et de percussion», 1835). Спустя год он выпустил энциклопедию диагностических методов объемом почти 950 страниц — «PrecisPratiqueetRaisonneduDiagnostic…». Неизвестно, какой диагноз поставил польский корифей Шопену, но доктор Папе упорно твердил, что «внутренние органы не повреждены», и Санд решила, что от его услуг лучше отказаться. Композитора начал лечить гомеопат Жан-Жак Молен (1797—1848), ученик С. Ганемана. Любопытно, что Шопен впервые познакомился с Моленом еще в 1843 году, не поверив восторженным отзывам Ж. Санд семейном враче!
…В последний раз Шопен и Санд увиделись 4 марта 1848 года. Потом он уехал в Англию, где его лечил сэр Джеймс Кларк (1788—1870), лейб-медик королевы Виктории. По возвращении его лечили гомеопаты Дидье Рот, Леон-Франсуа Симон, доктор Френкель, Дэвид Фердинанд Корефф, доктор Груби и др. Всего его пользовало около 60 врачей, и многих из них Ж. Санд знала лично! Но Шопену это не помогло, и это была не последняя ее потеря… В 1847 году, за несколько месяцев до разрыва, она напишет письмо кому-то из приятелей, где в нескольких словах опишет жизнь с Шопеном: «Семь лет я живу как девственница с ним и с другими… Я знаю, что многие люди меня обвиняют — одни за то, что я его измотала необузданностью своих чувств, другие — за то, что я привожу его в отчаяние своими дурачествами. А он жалуется мне, что я его убиваю отказами, тогда как я уверена, что я его убила бы, поступая иначе…».
Если с болезнями бойфрендов все, в сущности, ясно, то чем болела сама Ж. Санд? К какой категории отнести такие жалобы: «…в течение десяти лет моя хроническая болезнь очень усилилась. Какова эта болезнь, я не знаю. Она заставляет меня ощущать физические страдания во всех конечностях и толкает к самоубийству на протяжении четырех дней в неделю. А потом она излечивается благодаря какой-нибудь песне или безделушке. Как это называется?» Соматизированная депрессия?В письмах она говорит о старости сердца и духа, скуке, сплине, об усталости от жизни и о самоубийстве: «Ужасное уныние свалилось мне на голову, и у меня больше мыслей о смерти, чем об удовольствии», «…у меня мания постоянно ощущать себя накануне смерти: мания смешная, но которую следует скорее оплакивать, чем высмеивать, потому что она происходит от великой и неискоренимой основы скуки <…> отвращения к жизни, перешедшей в хроническое состояние», «Час моей смерти скоро пробьет, каждый прошедший день отбивает удар, и через четыре дня последний удар поколеблет жизненную атмосферу вокруг меня. Тогда разверзнется могила, в которую навсегда опустятся моя молодость и мои любови (mesamours), и чем я стану потом?..» Примечательно, что современный психиатр не обсуждает это, а говорит только о трансвестизме двойной роли, которым якобы страдала Ж. Санд: говорила низким голосом, носила мужские штаны и курила огромные сигары! Любопытно, что ранее тот же самый автор (А.В. Шувалов, 2004, 2012) говорил о наличии у Ж. Санд аффективных колебаний в рамках циклотимии. Подобного рода недомогания не слишком, однако, мешали Ж. Санд вести насыщенную жизнь, постоянно шокируя своими эскападами парижское общество, и остепенилась она лишь став бабушкой — не фактически, а по возрасту. Тут ее и настиг последний недуг.
…Она начала прихварывать с весны 1876 года, хотя и бодрилась. Боль в суставах, небольшая одышка, но в целом все было неплохо, кроме одного… Кишечник и печень беспокоили ее всю жизнь, и она к этой боли уже привыкла, а тут боль в животе стала непрерывной, и в мае 1876 года возникла упорная обстипация. Местный врач Марк Шабен ничего не понял, а со своим парижским врачом, Фавром, Ж. Санд общалась лишь в письмах, да и толку от него было немного: приехав к ней, он поставил диагноз грыжи (?) и попытался ее «размассировать». После нескольких дней страдания догадались пригласить из Парижа выдающегося хирурга Ж. Пеана (Jules-Emil Pean, 1830—1898). Он был учеником О. Нелатона и Ш. Денонвиля и пионером абдоминальной хирургии во Франции. Ж. Пеан оценил тяжесть состояния больной и отказался от серьезной операции, ограничившись лишь парацентезом. Каково было тогда хирургам: речь могла идти и о кишечной непроходимости, и о тромбозе брыжейки (боль была крайне интенсивной, до крика).
На похороны Ж. Санд приехало не много народа. Но зато среди них были: принц Наполеон, Ж. Ренан, Г. Флобер, А. Дюма-сын… При всех недостатках ее женских романов это была личность, единственная в своем роде.
Николай Ларинский, 2013