Фронт работ. UZRF принял участие в инспектировании поликлиник ОНФ

Корреспонденты UZRF приняли участие в мониторинге Общероссийского народного фронта «Народная оценка качества». Члены редакции проверили четыре рязанские поликлиники: имени Н. А. Семашко, № 2, детскую № 7 и госпиталь для ветеранов войн.

---

«Я — слабый сын больного поколенья…»

…И точно: мне было не больно,
А больно, так разве чуть-чуть…
И.Ф. Анненский

Смерть — основной мотив его поэзии,
упорно повторяющийся в неприкрытом виде
и более или менее уловимый всегда…

В. Ф. Ходасевич

«Скоропостижно скончался от разрыва сердца 30 ноября 1909 года», — сказано об И.Ф. Анненском в словаре Брокгауза и Ефрона. В нашем понимании «разрыв сердца» — это острый инфаркт миокарда, осложнившийся разрывом сердечной мышцы и тампонадой сердца. На самом деле и в воспоминаниях сына поэта, В.И. Кривича, и в газетных сообщениях того времени речь шла о «параличе сердца», т.е. о внезапной остановке кровообращения, в любом случае это представлялось громом среди ясного неба, но достойным поэта, исполненным высокого трагизма финалом. Это было не совсем так, и вопросов без ответа остается много, хотя жизнь этого талантливого представителя Серебряного века российской поэзии и высокопоставленного чиновника (штатского генерала!) описана достаточно подробно…

Из анамнеза жизни И.Ф. Анненского известен важный факт: его отец, Федор Николаевич Анненский (1815-1880), весьма вероятно, страдал гипертонической болезнью и в 1874 году, в возрасте 59 лет, перенес инсульт с серьезным остаточным неврологическим дефектом, после которого прожил еще шесть лет. Четыре сестры и старший брат (кроме умерших в младенчестве брата и сестры) И. Анненского прожили по тем временам достаточно долго, а вот он здоровьем не блистал с самого детства: «Первые годы жизни оставили в памяти моей чрезвычайно слабое впечатление. Насколько мне самому припоминается и как я слышал из рассказов близких мне людей, в 1860-м году, около времени переезда семейства нашего из Сибири в Санкт- Петербург… меня посетила очень тяжелая и долговременная болезнь, оставившая неизгладимые следы на состоянии моего здоровья в позднейшие годы жизни. С тех самых пор, как я ясно начинаю себя помнить, я рос слабым, болезненным ребенком а, в отношении физического развития, оставался далеко позади своих сверстников», — писал он в автобиографии. В то время любая болезнь ребенка могла оказаться тяжелой, но вот долговременной была не всякая. Острые детские болезни тогда, была ли это кишечная инфекция, скарлатина или дифтерия, если не убивали ребенка, то протекали с типичным патоморфозом и долговременными были едва ли. Туберкулез, конечно, был долговременным и тяжелым, но и финал часто был предсказуем, а И.Ф. Анненский все-таки прожил пятьдесят четыре года. Известны эпизоды его длительных заболеваний в 1868 г. (из-за плохого здоровья даже не закончил 2 класс прогимназии) и в 1870 г., причем в последнем случае речь шла о «золотухе», как тогда называли туберкулезный лимфаденит, по поводу которого Иннокентий поехал вместе с отцом на курорт в Старую Руссу. Анненский признавался, что именно физическое состояние явно отличало его от сверстников в детстве, он был малоподвижен и во время игры «часто присаживался». Что это было — одышка, свойственная патологии сердца и легких, или быстрая утомляемость, которая встречается «и там, и там»? Из биографических данных видно, что юношеские годы Иннокентия Анненского протекали в бедности, он был шестым и последним ребенком в семье. Его дед по отцу, Н. Анненский, кстати говоря, учился в Рязанской духовной семинарии. Примечательно, что будущего поэта назвали в честь святого Иннокентия Иркутского (1680 или 1682 — 1731), епископа Иркутского и Нерчинского (в миру Ивана Кульчицкого, уроженца Черниговской губернии). В 1859 году, когда семья Анненских переезжает в Томск, куда Ф.Н. Анненский назначен на должность председателя губернского правления, Иннокентий переносит тяжелое «сердечное заболевание». Итак, все-таки сердце. Хотя было несколько обострений страдания, в 1879 году Анненский окончил курс историко‑филологического факультета Петербургского университета по специальности «Сравнительное языкознание» с золотой медалью и со званием кандидата, присвоенным ему за дипломное сочинение «Южно-русский язык». Он оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию, но «силою вещей, а отчасти и природными свойствами (склонностью разбрасываться в занятиях) был отвлечен от профессорской карьеры». Можно добавить: а жаль. Потом он преподавал классические языки (латынь и греческий) в частной гимназии и был репетитором детей в семье Н.В. Хмара-Барщевской, на которой вскоре и женился (она была на четырнадцать лет старше).

Карьера Анненского, педагога и филолога, потихоньку идет вверх. Его высшим достижением был пост директора Николаевской мужской гимназии в Царском Селе и чин действительного статского советника (гражданский чин 4-го класса, равнозначный чину генерал-майора, давал потомственное дворянство). Теперь И.Ф. Анненский титуловался «Ваше Превосходительство». В 1906 г. он был переведен в Санкт-Петербург окружным инспектором и оставался в этой должности до 1909 года, когда он — незадолго до своей смерти — вышел в отставку. Больной в детстве, Иннокентий Анненский не был здоровяком и в зрелом возрасте. Его сын пишет: «Здоровье отца вообще с юности было некрепким. Все в организме его было непрочно и капризно. Самый незначительный сквозняк где-нибудь в вагоне или на вокзале часто бывал причиной длительного недомогания, а самая легкая простуда легко переходила в какой-нибудь плеврит. То, что для другого не было бы даже сколько-нибудь заметным эпизодом, у отца могло иногда повлечь за собой чуть не трагические последствия. Например: сидел он как-то на извозчике (сани) у подъезда своего министерства, и его лошадь неожиданно сделала шаг назад, а стоявшая за ним — одновременно шаг вперед, толкнув его оглоблей в спину, и в результате, несмотря на шубу и сравнительную слабость толчка, — трещина в ребре и осложнение в плевре, надолго уложившие его в постель. Помню, время от времени у отца начинал болеть язык. Где-то сбоку делалась болевая точка. Становилось трудно говорить. Мучило это отца очень, и главным образом потому, что вызывало невольную, но упорную мысль о возможности рака, — хотя к нему и не имелось оснований в наследственности. Впрочем, в последние годы эти афты на языке делались уже сравнительно редко». Примечательно, что загадочная сердечная болезнь, которую сын поэта называет «слабостью сердечного мускула», обострилась именно в последние годы его жизни, причем до такой степени, что он даже отказался от крепкого чая, любителем которого был, и начал пить настой сушеной земляники. Анненский из-за частых плевритов (?) «постоянно носил на боку легкую пуховую простежку, а потом согласился и на замену по зимам служебного вицмундира глухим форменным сюртуком на фланели, а также и на домашний слегка подваченный пиджак, который он шутливо называл «мой ватин». Загадочный «нервный» кожный зуд (как писал Анненский, «Мне тихо по коже старуха / Водить начинает пером»), повышенная мнительность и даже ипохондрия (поэт часто предполагал, что у него «рак языка»!) также отмечались у него.Однако способность легко простуживаться еще не означает предшествие сердечной катастрофы. Настораживает другое: эпизоды потери сознания среди полного покоя, отмечавшиеся у Анненского, и совершенно загадочное «заболевание» плечевого сустава… Когда я впервые прочитал об этом, то сразу возник вопрос: о каком суставе идет речь? И почти не было сомнений, что о левом! Так оно и оказалось. Зимой 1904 года ко всем недугам И.Ф. Анненского прибавилась еще и загадочная мучительная боль в левом плечевом суставе. «Самые разнородные специалисты не только не могли оказать никакой мало-мальски существенной помощи, но даже толком не могли определить болезнь. Придумывались самые небывалые способы лечения — например, особый аппарат, …громадный футляр из толстого папье-маше, обнимавший часть груди и спины, плечо до шеи и руку почти до кисти, а внизу он был соединен с керосиновой лампой значительной силы. С этим средневековым приспособлением И.Ф. Анненский должен был сидеть ежедневно довольно долгое время, — но инквизиторский инструмент пользы приносил очень мало». На дворе уже был XX век, и больному произвели рентгенографию плечевого сустава, которая выявила изменения неясного характера. И.Ф. Анненского консультировали известные специалисты, в их числе Э.А. Гизе (невролог, ученик В.М. Бехтерева) и известный ортопед, профессор Н.А. Вельяминов. Это было время пандемии туберкулеза, и Анненскому так же, как его современнику Б.М. Кустодиеву, был поставлен диагноз туберкулеза плечевого сустава. Хотя специалисты и сомневались, но на всякий случай направили на Сакский грязевой курорт, где он заболел тяжелейшей, как говорили доктора, «дизентерией». Что это было на самом деле, теперь уже не установить, но была лихорадка, была потеря массы тела, было кишечное кровотечение. Лечили Анненского после переезда в Ялту известный врач-литератор, «врач-общественник» Сергей Яковлевич Елпатьевский (1854-1933) и один из лечащих врачей А.П. Чехова, Исаак Наумович (Нотович) Альтшуллер (1870-1943). Как поставили диагноз без бактериологического подтверждения и чем пользовали, неведомо, но домой Анненский вернулся таким, что близкие его узнали с трудом!Куда интереснее другое: в начале 1900-х гг., будучи в Париже, Анненский обратился к выдающемуся французскому терапевтуСигизмунду Жакку (Sigismond Jaccoud, 1830-1913). Выдающийся интернист, профессор с 1863 года Президент Академии медицины Франции, Жакку долгое время возглавлял клиники самых известных парижских госпиталей: Св. Антуана, Шарите, Пити-Сальпетриер, Ларибуазьер, т.е. был «наследником» Лаэннека, Пьорри, Буйо и Ласега, когда-то работавших там. В то время Жакку был самым известным кардиологом и ревматологом Франции. Он блестяще владел физикальными диагностическими методами. Если предположить наличие у Анненского ревматического порока сердца, то мог ли клиницист такого уровня его не заметить? Но, по словам поэта, после тщательного осмотра Жакку заявил, что «…организм у него до некоторой степени мудреный, что хотя все в нем на своем месте и никаких аномалий нет, но вместе с тем все его внутренние органы несколько тоньше, чем это бывает обыкновенно, а все функции организма и ощущения обостреннее». Что это значит? А то и значит, что видный клиницист, во-первых, не нашел никакой органической патологии, а во-вторых, отнесся к Анненскому как любой нормальный врач к одухотворенному поэту — как к человеку не от мира сего, тонко чувствующему, не так, как все! Тонкий намек на ипохондрию? А как же быть с этим: «Последние годы сердце отца было в довольно плохом состоянии. Он страдал ослаблением сердечных мускулов, и с некоторых пор всегда носил с собою вне дома две сильнодействующие пилюли. Уже одно сознание, что во всякую минуту он может проглотить пилюлю и на время, достаточное для возвращения домой или обращения к врачебной помощи, поднять деятельность сердца, давало и ему самому, и нам некоторую уверенность, что внезапной катастрофы не случится… В этот именно день (в последний день жизни — Н.Л.) он, несмотря на убедительные настояния матери, взять с собой пилюли категорически отказался, сказав, что вечное присутствие их в жилетном кармане ему надоело. Не могу не упомянуть про один странный случай, имевший место за несколько дней до смерти отца. Войдя вечером в кабинет дать ему выпить очередное лекарство (самостоятельно отец лекарств никогда не принимал), — матушка увидела, что занимавшийся за письменным столом отец, не выпуская пера из руки, медленно склоняется на бок и сползает с кресла. Не падает, теряя сознание, а именно сползает осторожно и неловко. А на вопрос смертельно испугавшейся и схватившей его за плечи матери — что с ним? — он совершенно серьезно и, как передавала впоследствии мне мать, как-то «жалостно» ответил, что ему вдруг неудержимо захотелось лечь на ковер у стола; что ему надо лечь на пол, и он просит не мешать ему сделать это. И только после твердого окрика матери, спрятавшей в этом крике весь испуг свой, отец снова выпрямился; машинально, как обыкновенно, выпил принесенный стаканчик с лекарством и стал продолжать заниматься. Эпизод этот произвел на нас такое тяжелое впечатление не только уже сам по себе, но еще и потому, что у нас в семье знали старый обычай глухой Руси, согласно которому истый, крепкий мужик-хозяин, чувствуя приближение смерти, непременно ложился на пол…»

 Итак, никаких явных признаков порока сердца, но имеющаяся сердечная недостаточность, никаких описаний приступов грудной жабы, но внезапная смерть в 54 года. Вот факты.А вот что пишет про возможный вариант ишемической болезни известнейший современник Анненского: «При этом наиболее мучительным для больного является не сама по себе боль, которой в некоторых случаях и не бывает, а именно чувство невыразимой тоски, ужас, страх смерти»(А. Штрюмпель, 1904). Врачи в конце XIX — начале XX века выделяли странную для нас нозологическую форму — «мозолистый миокардит», синонимами которого являлись «хронический миокардит», «кардиосклероз» и т.д. Под этим общим названием описывали нозологические формы, различные по этиологии и по характеру патологоанатомических поражений, но имеющие много общего в клинической картине. Возникновение миокардита связывали с инфекциями (тифы, скарлатина, суставной ревматизм, пневмония, рожа и т.д.), причем подчеркивалось, что ревматизм может давать именно миокардит, а не только ревмокардит или панкардит. Но самой частой причиной такого миокардита современник И.Ф. Анненского, выдающийся немецкий терапевт и невролог А. Штрюмпель считал то, что мы сейчас именуем «ишемическая болезнь сердца», в виде стенокардии, т.е. речь, по сути дела, должна идти о кардиосклерозе, а не о хроническом миокардите! Штрюмпель подчеркивал общность «атеросклероза» и «мозолистого миокардита» в том, что развиваются они у пожилых людей (тогда к ним относили сорокалетних!), и роль эмоций в развитии такого «миокардита»! Врачи того времени уже знали, что такое внезапная смерть в виде удара («сердечный удар») после душевного волнения. Им уже были известны и эмболия основного ствола венечной артерии и «прорыв миокардитического очага с кровоизлиянием в полость перикардия». А вот их скромный арсенал: диета, курорты, йодистый калий, наперстянка, хинин, атропин, морфий в инъекциях или внутрь, нитроглицерин, кровопускания. Ясность могла бы внести секция, ведь тело Анненского из подъезда Царскосельского (Витебского) вокзала, где его нашли, было доставлено в приемный покой Обуховской больницы (куда позже привезут и тело Есенина…). Осталось жутковатое описание столь знакомой нам повседневности: «Тусклая, пустая, холодная, проходная комната, — кажется, приемного покоя, — Обуховской больницы, и у одной из стен, на садовой скамейке нагое, — под короткой, оставляющей непокрытыми ноги, простыней, — тело отца. В комнате беспрестанно визжат и хлопают двери и гуляет ветер. Несколько раз через комнату проводят каких-то не то раненых, не то мертвецки пьяных оборванцев, — пишет сын поэта. — Помню какой-то дикий женский визг, а в соседней комнате громкие, равнодушные «служебные» голоса, говорящие о своем обыденном…И потом — вот еще: эти «вещи с тела д. с. с. Анненского», которые я получил... Эта шуба с влажным еще от дыхания кусочком меха, эти смятые в черном мехе рукава рубашки с одной отстегнувшейся запонкой... Эти тикающие часы... Понимаете, тикающие! Отец никогда не хотел именно такой «легкой», внезапной смерти. Помню, он неоднократно говорил:

— Нет, это что же за смерть; умирать надо в своей постели, как следует отболев, все передумав. А то — словно человек из трактира ушел, не расплатившись...»

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения