Гладкая кожа? Это просто!

Манера очищать кожу даже от небольших волосков пришла в Европу (а следом за ней и в Россию) от участников крестовых походов. Рыцари быстро оценили преимущества такой процедуры — сперва чисто гигиенические. В условиях жаркого климата и дефицита воды волоски на коже являются своеобразными «сборниками» грязи, потовых выделений и т. д. Это ведет к возникновению раздражений и воспалений кожи, потертостей и прочих неприятных моментов.

---

«Невольник страдания»

Он — отец русской тоски в литературе: той тоски, того тоскливого, граней которого сейчас и предугадать невозможно; как не видно и выхода из нее, конца ее.

В. В. Розанов

Какое ты умное, и странное, и больное существо!

И. С. Тургенев

Какой доктор, хотя бы он знал донага всю натуру человека, может нам определить нашу внутреннюю жизнь?

Н. В. Гоголь

Человек всегда больше того, что он знает и может знать о себе, он больше того, что знает или может знать кто‑либо другой.

К. Ясперс

…печаль, которая не выливается в слезах, обязывает плакать другие органы.

Д. Модсли

1. «Новорожденный был необыкновенно слаб и худ…»

В семье Василия Афанасьевича Гоголя (Яновского) и Марии Ивановны, урожденной Косяровской, было 12 детей, из которых в живых остались три дочери и единственный сын — Николай. Маленький Гоголь до трех лет не говорил, читать выучился в семь лет. С детства он был свидетелем особого внимания родителей «к формальному отправлению обряда, ко всем знакам благочестия и благомыслия. Временами религиозно‑мистическое настроение родителей доходило до аскетизма, выражавшегося в изнурительном посте…» Василий Гоголь был человеком мистически настроенным. Рассказывали, что его будущая жена явилась ему во сне маленькой девочкой, которую за руку к нему вела… пресвятая дева Мария! Он умер рано, в возрасте 48 лет, вероятно, от туберкулеза. Мать Гоголя отличалась «странностями» и производила на окружающих временами впечатление «человека не в себе». Очевидно, что крайняя мнительность и религиозный мистицизм Гоголя были чертами наследственными.

В детстве Гоголя донимала «золотуха» и гноетечение то из одного, то из другого уха. В 13 лет он перенес скарлатину, тогда болезнь смертельно опасную, но вскоре оправился и из хилого, болезненного подростка стал «сильным, веселым и падким до разных потех и шалостей юношей». Гоголь начал заниматься литературой. Он пишет трагедию «Разбойники» и сатиры «Дуракам закон не писан» и «Россия под игом татар». Он принимал активное участие в театральных постановках и рисовал декорации к спектаклям. Николай Гоголь был еще «охотник до всего радостного». Однокашники описывали его как «натуру противоречивую», подростка саркастичного, любившего давать прозвища, и не всегда безобидные. Но самое любопытное состояло в том, что по русской словесности Гоголь имел «тройку»!

Окончив лицей, Гоголь был выпущен с чином четырнадцатого класса. Совершенно неожиданно у него проснулось честолюбие, и он решил достичь успехов на юридическом поприще. Гоголь уехал в Петербург делать карьеру. И тут впервые его настигла хандра, и он целую неделю сидел «поджавши руки и ничего не делал». Петербург встретил его неприветливо: в суровом (по сравнению с Украиной) климате он часто болел. Неудачу потерпел литературный дебют Гоголя — «Ганс Кюхельгартен». Его не устраивало окружающее и окружающие.

2. «Мелкого не хочется, великое не выдумывается…»

Гоголь служит и начинает печататься — с января 1831 г. «Литературная газета» публикует его статьи, а в мае того же года начинающий литератор знакомится с А. С. Пушкиным. Одновременно его повысили по службе. Кажется, что эти успехи должны были приободрить Гоголя, но в его письмах этого периода часто встречается фраза: «заклинаю Вас не беспокоиться ни о чем и побольше веселиться». «Заклинаю» — едва ли случайное здесь слово. Эти слова действительно звучат как заклинания, в которых присутствует что-то от личного опыта, причем не давнего, а сиюминутного, переживаемого в настоящее время. Есть что-то от самовнушения, или, говоря современным языком, от аутогенной тренировки. Молодые люди в его возрасте делали карьеру или волочились за хорошенькими девушками, Гоголь же ныл и жаловался на здоровье. Временами, правда, он бывал еще шутлив и весел, к тому же любил плотно и вкусно поесть.

Гоголь исправно посещал петербургских врачей. Он обращался к гоф-медику Семену Федоровичу Гаевскому (1778–1862) — генерал-штаб-доктору, бывшему адъюнкт‑профессору патологии и терапии клиники внутренних болезней Медико-хирургической академии, который был «литературным» врачом. Кроме геморроя, профессор у молодого человека ничего не обнаружил, хотя у того болела то голова, то грудь, то спина, то «печенка»… К тому же у него и в Петербурге, и дома «умственный запор», «ум в странном бездействии: мысли так растеряны, что никак не могут собраться в одно целое».

Скоро (и это имеет диагностическое значение) настроение Гоголя диаметрально меняется: «Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земле божество! Сколько приходит ко мне мыслей теперь! Да каких крупных! Полных, свежих! Мне кажется, что я сделаю что-нибудь необщее по общей истории». Прямо какая-то гипомания! Гоголь стал… адъюнкт-профессором . И его труды были оценены: от имени императрицы ему вручили бриллиантовый перстень, хотя трудно назвать какие-то его особенные заслуги на ниве истории.

Профессорство скоро потерпело фиаско, и Гоголь сразу захворал, снова вернулась тоска. Даже успех «Ревизора» не развеял ее: «„Ревизор“ сыгран, и у меня на душе так смутно, так странно… чувство грустное и досадно-тягостное облекло меня… Еще раз повторю: тоска, тоска! Не знаю сам, отчего меня одолевает тоска». Он едет за границу «поправиться в своем здоровье, рассеяться, развлечься… разгулять свою тоску». Но даже в Париже Гоголь удручает всех своей «убийственной мнительностью,… носится со своим горем до того, что тяжело и грустно на него смотреть».

3. «Я боюсь ипохондрии, которая гонится за мной по пятам»

Весь 1837 год Гоголь «проболел», но начало следующего года встретил в приподнятом настроении: «Никогда не чувствовал себя так погруженным в такое спокойное блаженство. О Рим, Рим! О, Италия! Что за небо! Что за дни! Что за воздух! В душе небо и рай». В одной фразе пять восклицательных знаков. Но через два месяца он пишет: «…тупеет меня вдохновение, голова часто покрыта тяжелым облаком, которое я беспрестанно должен стараться рассеивать». Еще через месяц: «…здоровье мое плохо. Всякое занятие отяжеляет мою голову». Настроение и отношение к здоровью меняются беспрестанно, что называется, день на день не приходится. Путешествия по европейским курортам, улучшая, видимо, физическое состояние писателя, никак не сказывались на его настроении. В начале 1840 г. после посещения курорта Мариенбад (нынешние Марианские Лазни) он жалуется: «…нервическое расстройство и раздражение возросло ужасно, тяжесть в груди и давление, никогда дотоле мной не испытанное, усилились. По счастью, доктора нашли, что у меня еще нет чахотки, что это желудочное расстройство, остановившееся пищеварение и необыкновенное раздражение нервов… К этому присоединилась болезненная тоска, которой нет описания. Я… решительно не знал, куда себя деть, к чему прислониться… двух минут я не мог остаться в покойном положении ни на постели, ни на стуле, ни на ногах». Писатель всерьез полагал, что в нем находятся «зародыши» всех болезней, что желудок у него «вверх ногами».

Гоголь долго крепился, но в 1842 году разразился настоящий кризис. Он говорил о каких‑то «страшных припадках», которые заключались в колебаниях настроения от эйфорической радости до тяжкой, мучительной печали и сопровождались обмороками и «сомнамбулическим состоянием». Гоголь прибегает к водному лечению Пристница и в поисках все более авторитетных врачей беспрестанно колесит по Европе. В 1845 году в Гамбурге его консультировал известный врач-гомеопат лейб-медик курфюрста Гессенского И. Копп (Johann Heinrich Kopp, 1777–1858), который рекомендовал Гоголю лечение водами «для удаления геморроидальных, печеночных и всяких засорений». Писатель исправно пил минеральную воду целый месяц, но душа его «изнывала от страшной хандры», несчастный больной похудел. Он постоянно твердил: «Болезнь — есть истощение сил»… В это время Гоголь сжег первый вариант II тома «Мертвых душ».

После этого он поехал в Берлин, на консультацию к профессору И. Л. Шёнлейну, но по дороге, в Галле, попал на консультацию к другой знаменитости — профессору Крукенбергу (Peter David Krukenberg, 1787–1865), основателю первой университетской амбулатории. Гоголь пишет: «Крукенберг,осмотревши и ощупавши меня всего, спинной хребет, грудь и все…, решил, что причина всех болезненных припадков заключена в сильнейшем нервическом расстройстве, покрывшем все прочие припадки и произведшем все недуги». Писателя это не удовлетворило, и его консультирует известный терапевт, акушер-гинеколог, психолог, художник-романтик и автор знаменитого афоризма «Большая часть нашей психической жизни лежит в области бессознательного» К. Карус (Carl Gustav Karus, 1789 –1869). «Карус осмотрел меня вновь от головы до ног, ощупал и перестучал все мои кости и перещупал живот и нашел, что главная причина всего заключается в печени», — пишет Гоголь. Любопытно, что сам писатель предполагал наличие у себя самых страшных болезней, а выдающиеся немецкие клиницисты после тщательного физикального исследования отвергали органическую патологию, и они оказались правы! Доктора советовали Гоголю отдохнуть: Крукенберг — на острове Гельголанд в Северном море, Карус — в Карлсбаде (Карловых Варах).

После Карлсбада Гоголь перебрался в Грефенберг, где снова прошел курс водолечения по Пристницу. Но и этого Гоголю показалось мало, и он отправился в Берлин, где его принял «отец научной медицины» в Германии основатель естественно-научной школы в клинике внутренних болезней автор известной «немецкой» модели стетоскопа и работ об аускультации сердца и легких профессор И. Шёнлейн (Johann Lukas Schönlein, 1793–1864). «Шёнлейн над Карусом, его печенью и Карлсбадом посмеялся. По его мнению, сильней всего у меня поражены были нервы в желудочной области, т. е. nervosafasciculoso…», — писал Гоголь в 1951 году. Шёнлейн не был оригинален: он рекомендовал Гоголю обтираться мокрой простыней по утрам, принимать какие-то пилюли и гомеопатические капли, весной уезжать на море, есть побольше мясного и овощей и поменьше мучного и молочного. Эффект (за счет внушения) продолжался всего два месяца. А потом Гоголь сказал, что повеситься или утопиться было бы лучше всякого лечения.

Снова непонятная «страшная усталость». Единственное, что помогало, — дорога. Если судить по переписке, Гоголь постоянно находился в движении — и в России, и за границей. Примечательно, что и в помещении Гоголь все время ходил и даже бегал. «Постоянно тревожное его настроение заставляло его нередко менять свои рабочие места», — вспоминала сестра Гоголя, а Д. Мережковский называл бесконечные скитания писателя «отчаянным бегством от самого себя». Любопытно, что Мопассан и Есенин, страдавшие подобными перепадами настроения, все время ездили и плавали, а Есенин еще и летал.

Был у Гоголя и еще один стойкий симптом— бессонница. Я нашел упоминание о ней в 20 опубликованных письмах Гоголя.

Обуреваемый тревогой и беспокойством, не находящий помощи у врачей, Гоголь едет за спасением в Иерусалим. Но, совершив паломничество, приобщившись Святых Тайн у Гроба Господня, он не почувствовал себя лучше. Вернувшись в Россию, писатель констатирует: «тоска еще более». Часто он оказывается болен и «изнемогает духом».

После смерти знакомой, Н. П. Шереметьевой Гоголь стал часто заезжать в монастыри и молиться. Он читает книги Ефрема Сирина, «Четьи-Минеи», говеет и причащается. При этом Гоголь продолжает холодные обтирания и принимает гомеопатические пилюли. Осенью 1851 г. он неоднократно ездил в Оптину Пустынь и Троице-Сергиеву лавру. Писатель ищет спасения и у лекарей, и у протоиерея из Ржева Матвея Александровича Константиновского (1792–1857), у которого православие и мистика сочетались самым удивительным образом. Одни спасали тело Гоголя, другие — душу… К сожалению, не преуспели ни те, ни другие…

В самом начале октября 1851 г. Гоголь вместе с С. И. Аксаковым приехал в Абрамцево. Его вид поразил дочь Аксакова Веру: «Он так похудел, так изменился, что страшно видеть. Что это за болезненный дух… при таких расстроенных нервах… Разумеется, что в такие минуты может ли он быть в состоянии писать?» Гоголь, однако, посещает постановку «Ревизора» и собирается печатать заново написанный II том «Мертвых душ». Последний раз он упоминает свой труд в письме 2 февраля 1852 года. В это время умерла от тифа близкая знакомая Гоголя, Е. Хомякова, на панихиде по которой Гоголь сказал: «Все для меня кончено».

С этого момента, по словам одного из лечащих врачей, А. Т. Тарасенкова, писатель был «в каком-то нервическом расстройстве, которое приняло характер религиозного помешательства». В начале февраля 1852 года Гоголь начал поститься, обложился духовными книгами и прекратил заниматься литературным трудом. Он не только скудно питался, но и совершенно потерял сон. 7 февраля С. П. Шевырев чуть ли не на коленях умолял его принимать пищу. На следующий день, крайне изнуренный постом и бессонницей, Гоголь поехал в Преображенскую (психиатрическую) больницу. Я думаю, что он хотел встретиться с находившимся там знаменитым московским юродивым Иваном Яковлевичем Корейшей, предсказывавшим будущее, но почему-то передумал…

Граф А. П. Толстой, в доме которого в это время жил Гоголь, посоветовал ему вызвать врача. Писателя осмотрел его давний знакомый, ординарный профессор и директор госпитальной хирургической клиники Московского университета Федор Иванович Иноземцев (1802–1869). Профессор предположил, что Гоголь страдает катаром кишечника, и порекомендовал ему спиртовые компрессы на живот, лавровишневые капли и пилюли из ревеня (Гоголь жаловался на запор). Писатель, уже не веривший врачам, рекомендаций Иноземцева не исполнил, а утром, увидев себя во сне умершим, послал за приходским священником…

4. «…передо мной был человек, как бы изнуренный до крайности…»

Начиная с 11 февраля 1852 года из-за крайней слабости Н. В. Гоголь вынужден был постоянно находиться в постели, но той же ночью сжег в камине вторую часть «Мертвых душ»… Поскольку Ф. И. Иноземцев заболел инфлюэнцей (гриппом), к Гоголю пригласили врача Старо-Екатерининской больницы, штаб-лекаря доктора медицины Алексея Терентьевича Тарасенкова (1816–1873). Он был, что называется, на все руки: патолог, терапевт, психиатр (докторская диссертация его называлась «О признаках головного воспаления вообще и  arachoiditis  в особенности»). Позже он возглавлял несколько московских больниц. При первом осмотре, состоявшемся 16 (?) февраля 1852 г., Тарасенков обнаружил, что Гоголь крайне истощен и обезвожен. Он начал убеждать больного принимать пищу, но Гоголь на все увещевания реагировал «вяло и безжизненно». 17 февраля приходской священник уговорил Гоголя принять слабительное (клещевинное масло) и промыть желудок. Попытки И. П. Капниста (московский губернатор), графа А. П. Толстого и других уговорить Гоголя принимать пищу снова оказались безуспешными.

18 февраля к Гоголю пригласили профессора и директора клиники факультетской терапии Московского университета гоф‑медика Александра Ивановича Овера (1804–1864) — он известен еще тем, что при жизни заказал себе надгробный горельеф. А. И. Овер славился как диагност, хотя не признавал ни выстукивания, ни выслушивания (в Европе в это время были уже первые гибкие стетоскопы!), но у Гоголя блеснуть мастерством ему не пришлось. Он констатировал только, что «не дай Бог лечить такого ипохондрика».

19 февраля к Гоголю снова пригласили Овера и заслуженного профессора, доктора медицины и хирургии ректора Московского университета Аркадия Алексеевича Альфонского (1796–1869). Не очень понятно, зачем позвали его: к тому времени он был скорее чиновник, да и специализировался на офтальмологии. Альфонский рекомендовал прибегнуть к «магнетизированию» (гипнозу), чтобы подавить волю больного и принудить его принимать пищу! Вечером пришел доктор Константин Игнатьевич Солокогорский (1812–1890) для «магнетизирования», но его пассы оказались тщетны, Гоголь твердил: «Оставьте меня»… Врачи, кажется, уже начали терять терпение, и к писателю был приглашен адъюнкт-профессор «государственного врачебноведения» специалист по холере доктор медицины Степан Иванович Клименков (1805–1858). Он предложил кровопускание или влажное обертывание, но в тот суматошный день ограничились только введением мыльного суппозитория.

В полдень 20 февраля собрался консилиум: Овер, Солокогорский, Клименков, Тарасенков. Кроме них, были приглашены профессор Московского университета Александр Егорович Эвениус (1795–1872) и ординарный профессор и директор госпитальной терапевтической клиники Иосиф Васильевич Варвинский (1811–1878). Последний как раз владел перкуссией и аускультацией очень хорошо, но это делу не помогло. Врачебный ареопаг единогласно пришел к выводу, что сознание Гоголя помрачено. Мягкий живот, тахикардия и носовое кровотечение — вот все, что обнаружили врачи. А. Е. Эвениус предложил кормить Гоголя насильно. Овер поручил Клименкову поставить больному две пиявки на нос и облить голову холодной водой в ванне. И. В. Варвинский, осмотрев Гоголя последним, вынес вердикт о наличии воспаления желудочно-кишечного тракта вследствие истощения (?!) и рекомендовал бульонную ванну. Ванну сделали, на нос поставили шесть крупных пиявок, к голове приложили примочку. Вечером Овер и Клименков рекомендовали подольше поддерживать кровотечение, ставить горчичники на конечности, затем «шпанскую мушку» на затылок, класть лед на голову и давать внутрь отвар алтейного корня с лавровишневой водой. Клименков пытался делать Гоголю «массаж» (?!). После такой медицинской агрессии пульс больного к полуночи стал слабым, а дыхание затрудненным. Вновь поставили «мушку», пытались согревать руки и ноги, обкладывали тело пациента горячим хлебом. «Все это, — сухо замечает А. Т. Тарасенков, — помогло ему (Гоголю — Н. Л.) скорее умереть…» Вечером того же дня Н. В. Гоголь умер.

5. «Замученный варварами-врачами Гоголь умер…»

Именно так заканчивается одна из спекуляций на тему болезни Гоголя. Уже в советское время (публикации Н. Н. Баженова и В. Ф. Чижа вышли много раньше) были изданы «Легенда о Гоголе» (1959) и «Тайна смерти Гоголя» (1964). На последнюю публикацию (А. Белышевой) даже откликнулся наш известный инфекционист академик АМН СССР, профессор М. Д. Тушинский. И автор статьи, и маститый рецензент считали, что у Н. В. Гоголя был брюшной тиф. Более того, никому не известная Белышева яростно обрушилась на уважаемых и самых авторитетных в то время (в Москве было около 320 врачей) представителей клиники внутренних болезней и хирургов. О врачебной халатности в случае Гоголя писал в 1988 г. В. Мильдон в статье «Отчего умер Гоголь». Спустя 10 лет с намеками, «ужимками и прыжками» об этом повествовал учитель В. Есенков, на это же намекает наш главный гоголевед И. Золотусский. А известный фантазер К. Смирнов в 1998 г. в опусе «Драма на Тверском бульваре» сообщил, что врачи, не согласовав свои действия, назначали Гоголю каломель (ртутный препарат) в сумасшедшей дозе и отравили великого русского писателя.

Итак, четыре версии: 1) мозговая горячка (А. И. Овер); 2) тиф (А. Белышева); 3) периодическая меланхолия (Н. Н. Баженов); 4) интоксикация каломелем (К. Смирнов). Есть и еще один диагноз — «спинная сухотка», или третичный нейросифилис (Ч. Ломброзо). Думаю, что органическую патологию и интоксикацию (врачи Гоголя все-таки были вменяемые люди) надо исключить. Не было у Гоголя лихорадки и тифозной экзантемы, ангины и увеличения лимфоузлов — классических признаков брюшного тифа. Да, Овер не пальпировал и не выслушивал больного, зато это сделал И. В. Варвинский, добросовестный и дотошный клиницист, один из самых даровитых российских учеников И. Л. Шёнлейна. Тиф ведь дает такие признаки, которые в то время можно было обнаружить и без УЗИ! Да и началась болезнь Гоголя не с утраты аппетита, а с сознательного отказа от приема пищи. Сухой язык, на который постоянно ссылалась А. Белышева как на бесспорный признак тифа, и неудивителен при таком обезвоживании (Гоголь не только от приема пищи отказывался, но и от воды). Спинная сухотка невозможна по другой причине: в жизни Гоголя не было женщин… Было другое.

В детстве Гоголь демонстрировал черты боязливой (тревожной) личности: кошка ему казалась ведьмой, он боялся засыпать в темноте, трепетал перед грозой, а в уездном училище и в Нежинском лицее демонстрировал робость, униженность, покорность. В более взрослом возрасте Гоголь — психоастеник: для него характерны абулия (безволие), навязчивые сомнения и скрупулезность, склонность к моральным кризам, застенчивость и тормозимость в ходе общения, тенденция к интроспекции и самоанализу. Но сильнее всего у писателя проявлялась ипохондрия — патологическая озабоченность своим здоровьем. Примечательно, что он нередко чувствовал себя как «не здоровый — не больной». Бросалось в глаза еще и другое — постоянная «усталость» и отсутствие заметного прилива сил после отдыха. Не менее 16 лет провел Гоголь в самых живописных местах Средней и Южной Италии, на водах и климатических курортах, но какого-то чудодейственного эффекта не было! Страшная «усталость» по утрам, почти мистическая слабость, «перевернутый вверх ногами желудок», «засоренность печени», колебания аппетита, бессонница… Да, вероятно, врачи говорили Гоголю то, что он хотел услышать (ипохондриком его назвал только Овер, и то за глаза), но ведь объективной симптоматики они у него не находили! Очень характерной была инертность, «неподвижность» симптомов: боли в животе, одышки, диспепсии, бессонницы на фоне пресловутой «усталости». Но когда есть много жалоб, а в течение многих лет никаких драматических болезней не возникает, что это? Сейчас это называют «психосоматическое («телесно-психическое») расстройство. Боли были то там, то сям, да и возникали и обострялись они при эмоциональном напряжении или по ночам, когда не было отвлекающих моментов. Чем более депрессивно-ипохондрическими были мысли Гоголя, тем чаще его посещал запор, тошнота и боль в животе.

Известно, что эмоциональные расстройства депрессивного ряда скрываются порой за неудержимой тягой к путешествиям, а способность жить оседло и оставаться с самим собой неслучайно издавна рассматривается как «первые доказательства спокойствия духа». С другой стороны, двигательное беспокойство в известной мере смягчает депрессию и тревогу… Но за Гоголем постоянно, как тень, следовала его знаменитая тоска, хандра, меланхолия. Вот почему исследователи, начиная с Н. Н. Баженова, предполагают наличие у Гоголя депрессии, а точнее, говоря современным языком, биполярного расстройства. Невеселое, мрачное настроение закономерно лишает человека и аппетита, и способности радоваться маленьким жизненным удовольствиям. Вполне логично укладываются в депрессивный радикал личности нарушения сна, озабоченность своим здоровьем, периодическое снижение памяти, а главное — затруднение психической работоспособности («мозговой запор»), снижение побуждений к деятельности, пессимистические суждения, носящие характер сверхценных опасений за свое здоровье, за свою пригодность к продолжению литературного труда. А финал болезни Гоголя имел характер классической меланхолии, с витальной тоской и психомоторной заторможенностью.

Сам Н. В. Гоголь называл свою болезнь «периодической», и в эти периоды он находился «в почти неподвижном состоянии в течение двух-трех недель». Первый приступ, согласно догадке Н. Н. Баженова, Гоголь перенес в возрасте 24 лет, в 1833 году, названном писателем «мертвым». Затем в 1837, 1838, второй половине 1840, в 1842, 1843, 1848, 1849 гг., весь 1850 и 1851 г. у него отмечались многомесячные периоды депрессии с утратой трудоспособности. Если считать, что все крупные произведения, исключая «Избранные места из переписки с друзьями», Гоголь написал в течение 12 лет, и вычесть из них указанные периоды, то в «светлых» промежутках он должен был творить просто с гиперманиакальной сверхинтенсивностью! Его творчество было крайне аритмично и неровно. В последние четыре года жизни Гоголя перерывы в творчестве были особенно длительными и мучительными, и писатель жаловался на полное «бездействие духа» и неспособность работать.

Вот резюме, которое представил в своем знаменитом очерке Н. Н. Баженов. Он был убежден, что в течение последних 15-20 лет жизни Гоголь страдал «периодическим психозом» в форме «периодической меланхолии» на фоне перенесенной им в Италии в 1845 г. малярии. В переписке Гоголя и в воспоминаниях о нем не было найдено признаков наличия у писателя галлюцинаций и бреда. Смерть Гоголя, по мнению Н. Н. Баженова, наступила от острого малокровия мозга, которое усугубляли кровопускания и использование пиявок. Следовало бы поступить как раз наоборот: насильственно кормить больного и вливать под кожу солевой раствор. Возможно ли это было тогда в России? Стерильных растворов врачи не знали, капельных систем не существовало. Так что это пожелание умозрительно. Предложение «кормить насильно» тоже звучало (А. Е. Эвениус), но не было реализовано.

Сама болезнь Гоголя, которую тогда называли «двойное помешательство», была описана французскими психиатрами Ж. Фальре и Ф. Балларже через два года после смерти писателя. Среди врачей, лечивших Гоголя, был только один психиатр — ординатор (с 1832 г.) Преображенской больницы К. Солокогорский. Врачи понимали только одно: Гоголь ведет себя неправильно. Поэтому и лечили его так, как лечили тогда умалишенных вообще: охлаждали голову, производили кровопускания, ставили отвлекающие «мушки» и клизмы. Винить медиков в смерти Гоголя несправедливо. Писатель стал, говоря словами П. Верхарна, «невольником страдания». Таких больных в современных США не меньше 15 млн человек. А в России?..

Мне представляется, что абсолютно прав был В. В. Розанов, говоря: «Раннее написание „Записок сумасшедшего“, в такой степени правдоподобных, указывает, что ему вообще была знакома стихия безумия. При его остром уме, непрерывной наблюдательности, при его интересе к действительной жизни, тогда как формы умственного расстройства прежде всего связываются с полной апатией к реальной действительности, правдоподобнее всего предположить, что боль и страдание, возможный хаос и дезорганизация прошли не через ум его, а через совесть и волю…» Блестящий диагноз аффективно-волевого расстройства! Неясно, однако, почему болезнь Гоголя приняла форму религиозного помешательства, форму фанатической исступленности и полного аскетизма. Обязательна ли для искренней веры готовность к самоуничтожению, ведь это противоречит религиозным догматам? Так или иначе, но мировая литература лишилась одного из самых блестящих ее творцов…

Н. Ларинский, 1998–2015

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения