Мы все должны знать определенный минимум симптомов заболеваний, которые приводят к визуальным изменениям, но не болезненны при пальпации. К кожным болезням такого типа относится липома, или, как ее еще часто называют, жировик. Расскажем более детально о его возникновении и способах лечения.
Предпочтения российской элиты в XX веке
…Мотивировка у близких к власти людей для обращения к европейскимврачамбыла очевидная — низкий уровень даже «кремлевской медицины», о чем свидетельствует, например, письмо Л.Б. Красина. «… Я немного оскандалился: съел в Кремле кусочек языка, не очень, видимо, свежего, и у меня случилась обычная моя гастрономическая история, в довольно слабой форме, что касается самого припадка, но несколько более упорная в смысле расстройства желудка, которое у меня обычно в два-три дня проходит автоматически, а тут уже пять дней не прекращается, несмотря (а может быть, благодаря) на лечение. Так как я в момент заболевания находился на обследовании в Кремлевской комиссии, то мне предложили лечь на обследование в Кремлевскую больницу (это на Воздвиженке, близ угла Моховой), где я сейчас и пишу это письмо. Лежу я здесь (вернее, сижу) уже третий день, ни черта не делаю, начинаю хорошо питаться, в меру восстановления желудка, подвергаюсь всяким анализам и обследованиям, уклоняясь упорно от более трудных, как, например, рентгеновский просмотр желудка или анализ желудочного сока. Лечиться здесь я ведь все равно не буду (особенно после того, когда на Фрунзе наши эскулапы так блестяще демонстрировали свое головотяпство), а за границей врачи здешним анализам все равно не поверят. Ничего у меня найти не могут: сердце увеличено всего на два см, что при моем возрасте давно ниже нормы, аорта мало расширена, склероз небольшой, печень никаких болезненных явлений не показывает, селезенка увеличена, но не болезненна, моча нормальная etc. Единственное — это малокровие и недостаток гемоглобина и красных шариков. Это, очевидно, результат того, что я почти не бываю на воздухе и солнце, и вывод отсюда, конечно, — необходимость перемены режима, поближе к природе». Вот тут-то Красин ошибся: не помогли ему ни немецкие, ни английские доктора, он умер, как и Р.М. Рильке, от лейкоза («злокачественная анемия», фигурирующая иногда в диагнозе, ошибка).
В 1923 году пациентом европейских врачей становится С.А. Есенин. Он лечит алкогольную нейропатию в Висбадене, потом попадает в частную психиатрическую клинику «Maison de Sante» в пригороде Парижа, потом его осматривает Жюль Маркус, а после падения с трапеции в Италии его несколько недель лечат местные доктора… Много позже в парижской клинике для наркоманов (Шарнтон) окажется и В.С. Высоцкий. Ну что за прелесть российские поэты — везде они побывают: и в пиру, и в бою, и в сумасшедшем доме! В это же время А.М. Горького лечат от «туберкулеза» и бесконечных пневмоний доктора Олпорт, Сутер и Бакмейстер, а уже упомянутый Ф. Краус пользует его от «неврастении».
Л. Каспер | Г.К. Орджоникидзе |
В 1926 году под псевдонимом «Иванов» в Берлин едет Г.К.Орджоникидзе, которого консультирует (по поводу туберкулеза почки) светило европейской урологии Л. Каспер (Leopold Casper, 1859-1959). Пожилой профессор, однако, отказывается от операции и рекомендует больному обратиться к…С.П. Федорову, который успешно оперирует важного партийного чинушу три года спустя. Позже Орджоникидзе обращается к К.фон Ноордену, что не спасает его от самоубийства… Примечательно, что сам С.П. Федоров предпочитал обращаться не к московским или ленинградским коллегам, а к профессору берлинской клиники Шарите Б. Прибраму (Bruno Oskar Pribram (auch Pribram), 1887‑1940), который диагностировал у него «ЖКБ и водянку желчного пузыря». Федоров часто ездил в Германию, и в 1934 году его консультирует выдающийся немецкий интернист, профессор клиники Шарите Г.фон Бергман (Gustav von Bergmann, 1878‑1955), основатель функциональной патологии. Примечателен эпизод, описанный А.Л. Мясниковым. На вопрос Мясникова, имеет ли Бергман представление о советской клинической медицине, тот сухо ответил: «KeineVorstellung— «Представления не имею», он даже не припомнил имен наших терапевтов, считавших себя его учениками и редактировавших переводы его книг». В СССР были переведены руководство по внутренним болезням Г. фон Бергмана и знаменитая «Функциональная патология»… Консультация Бергмана С.П. Федорову не помогла, как, впрочем, и лечение виднейших советских терапевтов и неврологов…
Представление о том, чем поражали европейские профессора российских высокопоставленных простофиль, дает письмо Д. Бедного Сталину: «Отчет о поездке на лечение в Германию 28.10.1928. Дорогой мой, хороший друг. После девятинедельного отсутствия я снова дома. Вы меня не узнаете, до чего я стал «элегантен». Здорово меня немцы отшлифовали. Был у меня вчера Молотов, и я ему красочно изобразил, какова разница между немецкими врачами и нашими партачами. Молотов прямо руками разводил. Разведете и Вы, когда я повторю Вам то же самое. До Берлина я доехал в плохом состоянии. В Берлине меня нагнал проф. Фромгольдт, и мы втроем: я, сопровождающий от ГПУ и Фромгольдт, махнули во Франкфурт-на-Майне к этому самому знаменитому проф. Ноордену. Немецкая знаменитость оказалась не дутою. У него, у Ноордена, знаете, тоже ясная голова. Все его приемы чертовски просты, методы ясны ребенку, а повторить их никто не может с такой четкостью и с такими результатами. Сахар в моче у меня исчез и два месяца не обнаруживается, хотя исследования производились трижды в день. Кровь имела у меня вместо предельной нормы в 120 — ровно вдвое: 237–240. Да еще ацетоны роковые! Ацетоны исчезли вместе с мочевым сахаром. Сахар в крови — «блютцуккер» — сдавался не сразу. Задержался на 175. Потом дошел до 147. Потом дал 123. Потом опять к 147. Было предположение, что здесь будет моя диабетическая точка. И вдруг сахар сорвался и полетел к 115. Старый Ноорден, несмотря на свою выдержанность, крякнул: «гленценд». Блестяще. После этого меня переправили в Баден-Баден к сыну Ноордена в санаторию. В Б[аден]-Б[аде]не шлянье по горам, ванны, массаж и т.д. Блютцуккер пошел еще ниже и заболтался между 90 и 100. В таком положении вернулся я во Франкфурт «на проверку». Неделя проверки показала, что кровь у меня «ганц нормаль» и что я могу ехать домой. Ехать, однако, с тем, чтобы ровно через полгода вернуться снова к старому Ноордену для того, как пишет в аттестате Ноорден, «чтобы блестящий результат зафиксировать на долгое время».
К. фон Ноорден
|
Е. Придворов (Д.Бедный)
|
Жить эти полгода я должен по Ноорденовскому расписанию: питаться тем, что он указал, и так, чтобы не прибавлять и не терять веса. Потеряно больше пуда, и опасно сразу терять больше. При повторном лечении я должен буду потерять еще полпуда для того, чтобы иметь свой совершенно нормальный — по моему росту — вес. Как трудно самому работать под Ноордена, показал первый московский день. Вчера утром я стал на весы, так как должен был держать Ноорденовский «овощной день». Сегодня проверился: два фунта с четвертью потери в один день. Небывалая штука. Я должен, значит, что‑то делать, чтобы таких падений не было. Предстоит, словом, несколько надоедливая самовозня. Но что поделаешь. Самочувствие же у меня распрекрасное и настроение тоже. Но надо быть совершенно слепым, или абсолютно глупым, или в корне нечестным человеком, чтобы не увидеть, не уразуметь и не признать, что в Европе старый порядок не идет, а неудержимо летит к концу. Потеряна ориентация. И пропал здоровый инстинкт, как он пропадает у существ, которые обречены на гибель. Ясная вы голова. Нежный человек. И я Вас крепко люблю». Демагогия потрясающая: попользовался «Демьян» продвинутой медициной, пожил в комфорте и великолепии и тут же сулит «гнилой Европе» гибель! Прошло всего десять лет, и Д. Бедный «запел» иные песни: «Зажим и террор в СССР таковы, что невозможна ни литература, ни наука, невозможно никакое свободное исследование. У нас нет не только истории, но даже и истории партии. Историю гражданской войны тоже надо выбросить в печку — писать нельзя. Оказывается, я шел с партией, 99,9 [процентов] которой шпионы и провокаторы. Сталин — ужасный человек и часто руководствуется личными счетами». Понятно, что лечиться за границу Бедного (собственно, Ефима Придворова) уже не пускали, хотя диабет его, естественно, никуда не делся!