Скальпель против храпа

 К 50-летию первой в России хирургической операции по лечению храпа

Издревле на Руси храп считался признаком богатырского здоровья и непременным атрибутом сна сильного мужчины. Однако кажущаяся безобидность храпа может обернуться не только дискомфортом домочадцев, но и серьезными недомоганиями и даже смертью храпящего. Это патология, которая требует медицинского вмешательства, иногда даже хирургического.

---

Николай Ларинский: « Маги, мошенники, маньяки. Часть IV »

Суть дела такова: в 1926 году по инициативе АН СССР и Совнаркома был отправлен «доктор Айболит» - профессор Илья Иванович Иванов (1870-1932). Лучшего имени для демонстрации российской самобытности и придумать было невозможно! Целью поездки была постановка опытов искусственного оплодотворения самок шимпанзе сперматозоидами человека. Опыты планировалось  провести в обезьяньем питомнике, организованном Институтом Пастера в Киндии ( Французская Гвинея). Планы Иванова были поддержаны директором института Э. Ру и его заместителем А. Кальметтом. Однако, из-за сложности работы в неприспособленной для лабораторных исследований обстановке экваториальной Африки -  результат был обычным для любого российского начинания. Профессор Иванов зря потратил драгоценную валюту, но «оказался не в состоянии осуществить задуманные опыты в полном объеме, так и не получив убедительных доказательств ни “за”, ни “против” возможности рождения гибридов человека и человекообразных обезьян. По возвращении в Советский Союз осенью 1927 г. Иванов намеревался продолжить опыты в созданном вскоре после его поездки питомнике обезьян в Сухуми, а их проведение даже было включено в проект первого пятилетнего плана питомника. Однако 13 декабря 1930 г. Иванова арестовали, после многомесячного заключения отправили в ссылку в Алма-Ату, где он 20 марта 1932 г. скоропостижно умер от кровоизлияния в мозг». Про бредовую затею (а их было у нас ой как много!) надолго забыли.

Парадокс состоит в том, что И.И.Иванов производит впечатление серьезного ученого. Родившийся в 1870 г. в глухой провинции, в Щиграх Курской губернии в семье надворного советника, чиновника губернского казначейства, в 1896 году  он окончил медицинский факультет Харьковского университета, после чего отправился за границу, где, прошел теоретический и практический курсы бактериологии в Институте Пастера в Париже. Но вскоре его интересы изменились. Когда в 1898 г. Иванов вернулся в Петербург, то начал заниматься физиологией размножения  в лаборатории М.В. Ненцкого (биохимия)  в Институте экспериментальной медицины (ИЭМ). Несколько позднее он работал в лаборатории И.П. Павлова, освоив фистульную методику и применив ее к изучению половых желез млекопитающих, а также в Особой зоологической лаборатории Академии наук под руководством  известного эмбриолога А.О. Ковалевского. Но символом его веры стало «искусственное оплодотворение», которому он посвятил всю оставшуюся жизнь. «…техника искусственного осеменения имеет противоестественный характер <...> Я впервые в жизни столкнулся с проявлением резкой борьбы с прогрессивным делом в области науки <...> Люди старых консервативных взглядов незаконно, грубо и логически неоправданно готовы были очернить человека только потому, что достигнутые им результаты противоречили их привычным представлениям о природе вещей. А Иванов, подобно Давиду, боролся с могучим Голиафом суеверия, самоуверенности, консерватизма и устоявшихся традиций. Уже позднее, наблюдая за этим небольшого роста человеком с седым венцом волос на голове и с внимательно глядящими серо-голубыми глазами на тонком, худом лице - с глазами, которые выражали опасение, что сейчас последует нападение, я нередко думал: «Как он одинок! Каким чудом этот сутулящийся, физически слабый человек держит ту тяжесть, которую он сам возложил на свои плечи. Какую веру в свое дело нужно было иметь, чтобы выносить это одиночество, невнимание, подчас пренебрежение»”,-писал позднее М.М.Завадовский. Вообще интересный феномен и сугубо российский: И.Мичурин, К.Циолковский и И.Иванов. В крайне отсталой стране, при отсутствии материальной базы и академических традиций (история нашей «академии» наук XVIII- первой половины XIX века – настоящий паноптикум!) могли формироваться  только полукустарные, полуфантастические идеи.  «Страна мечтателей», а не страна ученых, конечно! Но Иванову, все-таки, больше повезло, чем Мичурину и Циолковскому, но меньше, чем И.П.Павлову! Исследователь проблемы пишет: «И все же история исследований Иванова была не только историей непонимания и одиночества, но и успеха, победы над “предрассудками”. В 1909 г. он смог организовать собственную лабораторию - так называемое “Физиологическое отделение” Ветеринарной лаборатории, состоявшей, в свою очередь, при Ветеринарном управлении МВД. Именно ветеринары (а не специалисты в области зоотехнии) стали основными проводниками и распространителями метода. И объяснялось это не только централизованной организацией правительственной ветеринарии, но и тем, что в Ветеринарной лаборатории существовала система регулярно проводившихся “повторительных курсов” (что-то вроде нынешних курсов повышения квалификации), на которые приглашались специалисты, состоявшие не только на правительственной, но и на земской службе. Успеху в немалой степени способствовало и то, что Иванов смог упростить инструменты для искусственного осеменения, сделав возможным применение их в полевых условиях. А Главное управление государственного коннозаводства пошло даже на то, что согласилось за свой счет приобретать наборы этих инструментов и бесплатно высылать желающим. Всего к 1914 г. на свет благодаря искусственному осеменению появилось 6804 лошади, на юге России также проводились массовые опыты на овца При организации лаборатории (Физиологического отделения) он прибегнул к своим связям в академической среде, - в его поддержку выступили видные ученые: И.П. Павлов, а также возглавивший после смерти Ковалевского Зоологическую лабораторию АН В.В. Заленский и профессор зоологии Петербургского университета (впоследствии академик и ректор университета) В.М. Шимкевич. Опираясь на полученные от Павлова, Заленского и Шимкевича письма, начальник Ветеринарного управления В.Ф. Нагорский - один из передовых русских ветеринаров, еще в 1880-е гг. участвовавший в создании первых русских сибиреязвенных вакцин, - смог в 1908 г. добиться отпуска необходимых для открытия Физиологического отделения средств. Важно также, что Нагорский находился, по-видимому, в хороших отношениях с тогдашним министром внутренних дел и председателем Совета министров П.А. Столыпиным . Тем самым перед нами выстраиваются цепочки личных связей, за которыми в то же время можно увидеть закономерность. Неслучайным представляется то, что роль основного патрона исследований Иванова берет на себя государство… Уже очень рано Иванов готов был пойти и дальше в разрушении традиционных разграничений между “естественным” и “неестественным”. Одним из первых он вывел  гибриды антилопы и коровы, кролика и зайца, зебры и осла, зубра и домашней коровы, мыши и крысы, мыши и морской свинки, морской свинки и кролика и т.д. Неясно одно – зачем? « Выступая в 1910 г. на Международном зоологическом конгрессе в Граце, он предположил, что искусственное оплодотворение может быть использовано как для скрещивания различных видов животных между собою, так и для гибридизации человека с человекообразными обезьянами. Применение метода позволило бы, по его выражению, «снять» моральные возражения, а любая возможная критика моральной стороны этих опытов представлялась Иванову абсолютно вздорной. Ведь не человек же соединяется с обезьяной, а их клетки. Как же соединение двух клеток друг с другом может быть безнравственным?»

 После революции и переезда Ветеринарной лаборатории в 1918 г. в Москву, Иванов был вынужден создать новую лабораторию - Центральную опытную станцию размножения домашних животных при Народном комиссариате земледелия.  В планах большевиков науке и технике отводилось большое место, и это внимание к науке только усиливалось своего рода марксистским «комплексом отсталости», ибо им, «авангарду рабочего класса», пришлось по иронии судьбы действовать в стране, в которой подавляющее большинство населения составляли «отсталые» крестьянские «массы».  Примечательно, что этот комплекс был всегда: и Петр I недорослей за границу посылал посылал и наши будущие профессора ехали туда  ума-разума набраться. Уже в 1921 г. советское правительство  новь стало посылать за границу ученых для  научных стажировок и приобретения научной литературы и приборов. По постановлению Совнаркома был командирован и  в Европу и Иванов для закупки инструментов для искусственного осеменения (катетеров). В 1922 году Иванов посетил Германию и Францию, задержавшись в Париже, где нашел теплый прием в Институте Пастера.  Уже в апреле 1922 г. в письме, отправленном из Парижа довоенному знакомому, американскому биологу Р. Перлу, Иванов напишет о планах искусственного осеменения обезьян спермой человека, а также о поисках финансовой поддержки этих планов в Европе и в Америке. Этот план предстояло осуществлять в Африке, поскольку научная и практическая работа в России была еще сильно затруднена. «Известную роль сыграл и возраст, а также развивавшаяся болезнь сердца (грудная жаба), - Иванов понимал, что время активной работы в науке близится к концу и что если он хочет что-то еще сделать, то не имеет права ждать». Любопытно, что уже немолодой и производивший отчетливое впечатление вздорного склеротика (такие обычно в общественном транспорте «права качают»), Иванов, тем не менее, оказался очень изворотливым и изобретательным: будучи в течение всей жизни, судя по всему, конформистом в вопросах веры, теперь он эксплуатировал безбожие большевиков. В сентябре1924 г. Иванов пишет из Берлина наркому просвещения А.В. Луначарскому и просит оказать финансовую поддержку в размере 15 тысяч долларов для проведения опытов гибридизации – «в интересах русской науки и пропаганды естественно-исторического мировоззрения в массах». Вот как, голод в Поволжье еще уносит тысячи жизней, а этот престарелый «Лысенко» просит для своего «чуда» драгоценную валюту! Поскольку Иванов и его станция размножения домашних животных Наркомпросу подчинены не были, то к докладной записке был приложен не только отзыв Э. Ру и  А.Кальметта, но и письмо к Луначарскому уполномоченного Наркомпроса  в Берлине профессора С.А. Новикова. По его мнению, результаты опытов «смогут быть использованы в борьбе против идеализма и витализма», а также в «научно-материалистической (антирелигиозной) пропаганде». В таком же духе высказался и второй «рецензент», берлинский представитель Наркомзема Л.X. Фридрихсон, который  писал заместителю председателя Совнаркома А.Д. Цюрупе : «Работа, предложенная профессором Ивановым, может нанести решительный удар религиозным вероучениям и предрассудкам и быть удачно использованной для агитации за освобождение трудящихся из-под гнета церкви». Но эти  аргументы не убедили рецензента проекта в Главнауке Наркомпроса, куда документы поступили от Луначарского, - профессора Н.А. Иванцова. Он отметил, что «...кроме скандала, который будет несомненно использован в самых разнообразных направлениях, и брошенных на ветер денег ничего не получится. <...> не лучше ли истратить эти деньги, при нашей бедности, на что-либо иное, легче осуществимое, как в отношении новых научных завоеваний <...> так и в отношении распространения уже имеющихся положительных научных знаний в народных массах, которое будет лучшим орудием борьбы с религиозными предрассудками, чем сомнительные по своей успешности и крайне дорого стоящие эксперименты получения помесей между человеком и обезьянами путем искусственного оплодотворения».  Гениально! С этим  полностью согласился и заведующий Главнаукой, старый член партии Ф.Н. Петров, в результате чего в поддержке Иванову было отказано. В официальной же записке, которую Главнаука направила в Наркомпрос, говорилось:

«...Главнаука относится отрицательно при настоящей политической конъюнктуре к самой постановке опытов искусственного скрещивания человека с обезьяной, так как эти опыты могут вызвать совершенно обратный эффект со стороны широких масс». Летом или осенью 1925 г. план Иванова решает поддержать Н.П.Горбунов, управляющий делами Совнаркома и один из наиболее видных организаторов советской науки в 20-е гг., который на протяжении последующих пяти лет будет неизменно помогать начинаниям Иванова. Химик-технолог по образованию он на всю жизнь сохранил серьезный (был он, конечно, дилетантом, иначе не поддерживал бы совершенно вздорную идею Иванова, но имел доступ к «народным» деньгам, которыми большевики, да и любая власть в России, распоряжались всегда  без зазрения совести) интерес к науке. В 1917-1920 гг. он был секретарем В.И. Ленина и был очень могущественным. Своим влиянием он был обязан своей должности (Ленина уже не было). Согласно существовавшему положению, все решавшиеся на заседаниях СНК, вопросы рассматривались по представлению управляющего делами. 21 сентября 1925 г. Горбунов вносит проект Иванова в повестку дня Финансовой комиссии СНК, которая рекомендует из средств возглавляемого Горбуновым Управления делами, ассигновать 10 000 американских долларов Академии наук. Через несколько дней решение было утверждено членом Политбюро, заместителем председателя Совнаркома и председателем Совета труда и обороны  Л.Б. Каменевым.  Все это подтверждает, сколь падки были не слишком компетентные большевистские бонзы на всякие бредовые идеи, какими бы абсурдными и бессмысленными они не были. Не свои кровные тратили господа большевики!  Поражает какая-то тупая (а что еще от склеротика требовать?) безнравственность Иванова: ведь будущий гибрид обезьяны и человека, в случае если бы опыт удался, имел бы человеческие гены, а на нем продолжали бы ставить эксперименты, но этот вопрос Иванов вообще не рассматривает! Иванов принимал как данность, что даже после рождения гибрида человекообразные обезьяны будут использоваться в создававшемся в Советском Союзе питомнике для пересадок половых желез и прочих опасных и жестоких опытов. Вернувшись из Африки, Иванов заговорил о лабораторном «обезьяноводстве» как «новой отрасли животноводства», имея в виду, в том числе, и обезьян человекообразных. Нежелание  Иванова (на то он и Иванов!) делать этические выводы из биологических фактов покоились на фундаменте расовых предрассудков, но при этом он считал, что весьма отсталые во всех отношениях россияне ближе к европейцам, а не к неграм или шимпанзе. Враждебность, которую белые питали к неграм, заставляла игнорировать очевидные факты, свидетельствующие о биологической близости человеческих рас, - вместо того чтобы искать реального сближения. Расовых предрассудков не было заметно во время обсуждения опытов в Советском Союзе, но они  выявились в Африке. Иванов, как считает историк, не был «биологическим» расистом (он, по-видимому, не считал, что использование спермы негров увеличивает шансы на успех гибридизации, как и не считал, что сперма у негров белая, а не черная!). Но его переписка, дневники и другие документы экспедиции оставляют впечатление огромной - и при этом искусственно созданной - дистанции между белыми и черными. Вот как описывает он первые впечатления о неграх: «Перенес жару и вид негров и негритянок довольно сносно». В черновике своей книги он пишет: «Негры, вообще говоря, большие вруны и воры», и только в машинописном варианте, очевидно, по цензурным соображениям, фраза эта была заменена на: «Негры, вообще говоря, очень веселый и добродушный народ». Как любопытно, сказано как будто о россиянах, только фразы надо поменять местами! Иванов не мог отказаться от негров-помощников, ведь весь «штат» экспедиции состоял из него самого и его сына. Для ловли обезьян Иванов с сыном, три помощника-негра и прикомандированный чиновник выезжают в местность Фута-Джалон, - гористое плато, изобилующее шимпанзе. Там они проводят показательную охоту для обучения местных охотников новым методам ловли обезьян при помощи привезенных из Европы специальных, очень прочных сетей. Вскоре Иванов уже имеет в своем распоряжении трех взрослых шимпанзе, а в дальнейшем получает от негров-охотников несколько новых партий обезьян. За пойманными обезьянами ухаживают негры, хотя они, пишет Иванов, «в громадном большинстве, лодыри и бестолковые люди, на которых нельзя положиться».  Снова будто о россиянах сказано! Пока что расизм Иванова остается в рамках “обычного” высокомерия европейского путешественника, но в отличие от “обычного” европейца, Иванов был ученым, притом незаурядным, хотя и российским - и расовые предрассудки начинают определять содержание его научных представлений, а также сам ход предпринимаемых исследований. Так, Иванова чрезвычайно занимает вопрос об отношении негров к обезьянам. Ведь местные негры и обезьяны живут “бок о бок” на протяжении тысяч, если не десятков тысяч лет. Так почему же, - коль скоро рождение гибрида человека и шимпанзе возможно в лаборатории, - гибридизация не происходит в “естественных условиях”? И с самого начала Иванов хочет проверить “слухи о похищении женщин самцами антропоморфных обезьян и о прижитии с ними детей”. Приехав в Гвинею, Иванов очень быстро приходит к выводу, что это - всего лишь слухи, до сих пор, пишет он, здесь “не было отмечено ни одного достоверного факта”. И тут же дает этому объяснение, перенося стереотипы отношений двух рас на отношения негров и обезьян. «Негры, - пишет Иванов, - относятся к обезьянам и особенно к шимпанзе как к низшей человеческой расе. Женщины, изнасилованные обезьянами, считаются оскверненными. Такие женщины третируются как парии, социально погибшие и, как мне передавали, обычно бесследно исчезают» . Подобное объяснение весьма остроумно, хотя и следует иметь в виду, что в XIX и в начале XX вв. западное воображение часто представляло дикарей и человекообразных обезьян как находящихся в состоянии непримиримой “расовой” вражды. Иванов исходит из сугубо расистских представлений: негров и обезьян разделяет та же дистанция, что разобщает белых и негров. Иванов панически боится, что неграм станет известно о цели его исследований. В дальнейшем, искусственно осеменяя самок шимпанзе, он будет говорить неграм, что проводит медицинское обследование или лечение обезьян. И во многом поэтому, - поскольку посвятить негров в свои планы и рассчитывать на их помощь Иванов не может, - шимпанзе представляют собой такую серьезную опасность. Несмотря на относительно небольшой рост, эти человекообразные обезьяны настолько сильны, что справиться с разъяренным взрослым шимпанзе в состоянии лишь четверо взрослых мужчин. Входя в клетку, Иванов, как он пишет, на всякий случай, кладет в карман браунинг. Опыты были поставлены на двух самках - Бабет (Babette) и Сивет (Syvette). “Обезьяны ловились в клетке, так как заказанная в Париже клетка для усыпления обезьян не была еще доставлена. Для поимки обезьяны внутри большой клетки с двумя половинами сеть подвешивалась в одной половине так, что когда в эту часть перегонялась обезьяна, она попадала как бы в мешок из сети, оба конца которого были наружи и могли быть быстро закручены. Обезьяна, стянутая сеткой, вытягивалась наполовину из дверцы клетки”.

Потом шимпанзе по кличке «Черная» была подвергнута искусственному осеменению под общим наркозом. Из протоколов экспериментов невозможно понять, были ли два донора семени белыми или неграми, - приводится только их возраст, не совпадающий ни с возрастом Иванова, ни его сына. При  этом опыты ставятся методически совсем не так, как следовало бы. «Впрыскивание [семени] проходило при очень нервной обстановке и неудобных условиях. Опасность со стороны обезьян, работа на земле, необходимость скрывать». Поэтому не удалось осуществить внутриматочного введения семени с использованием  влагалищного зеркала, что значительно снизило, по мнению Иванова, шансы на успешное оплодотворение: «...В тех условиях, в которых я находился, сделать этого было нельзя. Впрыскивания надо было делать быстро и так, чтобы не давать присутствующим неграм пищи для толкований и выводов, которые для нас могли бы повлечь большие неприятности». Протоколы опытов, по мнению историка, оставляют ощущение недопустимого насилия. И это ощущение можно было отнести на счет нашего собственного антропоморфизма и эмоций, а Иванова считать заинтересованным единственно в научной истине и чуждым субъективизма исследователем, однако вывод этот был бы неверен. За характерной для экспериментатора нейтральностью тона стоит страх, который, что важно, не является неизбежным чувством, вызванным объективными причинами - отношениями между человеком и пойманными им шимпанзе, а обусловлен отношениями негров и белых между собой. Иванов боится негров, приписывая им расовые чувства против обезьян, и потому торопится с проведением опытов, обращаясь с обезьянами жестоко, что только усиливает их враждебность к человеку. Реально существовавшее отчуждение между расами объясняет, по-видимому, ту легкость, с какой Иванов решается поставить опыты не только на шимпанзе, но и... на африканских женщинах. Обращают на себя внимание два обстоятельства: во-первых, Иванов не испытывает абсолютно никаких моральных колебаний, во-вторых, открыто обсуждает свои планы с готовыми пойти ему навстречу французскими врачами. Предвидя, что число    подопытных обезьян будет невелико, Иванов с самого начала экспедиции повел переговоры о возможности поставить эксперименты на женщинах «под надзором, - пишет он в дневнике, - врачей и присмотром персонала больничного». Абсолютно чудовищными эти планы делает то, что опыты Иванов собирается проводить без ведома и согласия самих женщин.  Н.П. ГОРБУНОВ

Нравственная физиономия русского исследователя Иванова, вполне ясна в своей безнравственности, однако сам он, судя по тону дневников и переписки, не видит нужды оправдываться. Понятно, что научный интерес может достигать масштабов мономании, но все же, как он – «почтенный старик», «типичный русский профессор доброго старого времени», наконец, любящий муж и отец (об этом можно опять-таки судить по дневниковым записям) - объяснял себе и окружающим мотивы своего решения превратить африканских женщин в подопытных существ? Такое объяснение действительно присутствует и сводится к “отсталости” африканских народов: «...Пока женщина не вышла замуж, она находится на иждивении родителей или ближайших родственников. Если она овдовела, то переходит в качестве жены к ближайшему родственнику умершего. Религиозные и бытовые условия таковы, что женщина ни в коем случае не захочет добровольно подвергнуться опыту».

Профессор Иванов, без сомнения, был расистом. В частности, когда он предполагает, что мог бы поставить опыты на женщинах-пигмейках, с которыми, в силу их незнакомства с цивилизацией, затруднений возникнуть, как пишет он, не должно. Знать ничего не зная о пигмеях, он тем не менее говорит о них как о «примитивной расе негров, живущих в лесах на деревьях». А чего стоит одна только фраза из его официального отчета об экспедиции, объясняющая, почему опыты эти провести не удалось: «Заказанные в колонии Gabon шимпанзе и пигмеи доставлены не были».  Я думаю, что известные немецкие врачи и биологи ( несколько десятков из них повесили в 1946 году и позже) шли на сотрудничество с нацистами так же легко, как Иванов на свои опыты. А что, если бы он дожил до прихода к власти Гитлера и тот предложил бы ему денег для продолжения опытов. Я думаю, что согласился бы старичок! Некоторые относились к Иванову индифферентно или положительно, но к чести российских ученых, Академия наук, которую Иванов подробно информирует, так же, как и своего главного покровителя Н.П. Горбунова, о ходе экспедиции, отнеслась к этой идее резко отрицательно. И узнав, таким образом, от него самого о намерении проводить опыты на женщинах, Академия решительно Иванова осуждает. Для рассмотрения этих планов она создает Особую  комиссию. Свое мнение комиссия формулирует в достаточно энергичных выражениях, обращая, в частности, внимание на «тяжелое положение жертвы такого эксперимента среди окружающих ее» и «подрыв доверия» и отношения примитивных народов к исследователям. В итоге «Комиссия… настоятельно рекомендует ограничить опыты обсеменением самок шимпанзе». Она «не находит возможным» даже просто поддержать перед правительством поступившую от Иванова просьбу о дополнительных ассигнованиях, которые позволили бы продолжить опыты в Африке, хотя и соглашается продлить срок командировки до 1 августа 1927 г. Позиция комиссии - свидетельство ее принципиальности и только подтверждает: академики согласились в 1925 г. с планом Иванова провести искусственное оплодотворение шимпанзе семенем человека  потому, что не видели в тех планах ничего явно предосудительного. В то же время Иванова продолжает поддерживать Горбунов, хотя теперь, не имея заключения Академии наук (а равно - и какого-то иного авторитетного научного учреждения), он, по-видимому, не считает для себя возможным добиваться дополнительных ассигнований от правительства. В результате 1 июля 1927 г. Иванов и сын вынуждены покинуть Африку, погрузившись вместе с 13 шимпанзе и 2 низшими (нечеловекообразными) обезьянами на пароход и отплыв в Марсель, откуда обезьяны были уже переправлены в Сухуми. Все они погибли в течение нескольких месяцев и, естественно, ни у одной признаков беременности обнаружено не было, в том числе и при вскрытии (сперма у Иванова была не той системы!). Однако это не могло исключить принципиальную возможность гибридизации - число опытов было попросту слишком мало. Ведь даже при применении метода искусственного оплодотворения в гинекологии вероятность успеха в то время составляла примерно 30 процентов, и это при условии повторных введений семени на протяжении шести месяцев. Поэтому эксперименты, по мнению Иванова, следовало непременно продолжить. В отчете об экспедиции он писал: «Уже сам по себе факт посылки нашей экспедиции <...> является в истории науки крупным актом, раз навсегда устанавливающим права гражданства за выдвинутой нами на очередь научной проблемой, до того времени остававшейся в глазах огромного большинства, даже биологов, каким-то «табу».

На самом деле намерение провести эксперименты на ничего не подозревавших африканских женщинах дискредитировало начинание Иванова перед Академией наук. Отныне и, как увидим, навсегда она отказывает ему в поддержке. Однако возражения против опытов на африканских женщинах самой идеи гибридизации как таковой не затрагивают. Мы также можем легко представить себе исследователя, который, занимаясь все той же проблемой гибридизации, на преступные опыты с женщинами ни за что не пошел бы. А Иванов спокойно решился!

Опыты предполагалось организовать в Сухуми, куда в августе 1927 г. поступила от Иванова партия обезьян (сам он из-за болезни задержался на несколько месяцев во Франции). Прибытие этой партии стало официальной датой рождения нового научного учреждения - Сухумского питомника обезьян. Питомник был организован под эгидой Института экспериментальной эндокринологии, а его руководителем стал помощник директора института Я.А. Тоболкин. В то время как Иванов был в Африке, Тоболкин сумел подготовить место для питомника, а также выезжал в Европу для знакомства с содержанием обезьян в тамошних зоопарках. Иванов же помогал созданию питомника благодаря своим связям и постоянной переписке с Горбуновым. Именно Горбунов смог обеспечить финансирование питомника, так как ни у ИЭЭ, ни у Наркомздрава средств для этого не было, и ассигнования проходили через Управление делами и затем Совнарком «в порядке особых ходатайств». В составленном 13 сентября 1927 г. “Перспективном 5-летнем плане»  работ ИЭЭ в качестве одной из двух стоящих перед питомником задач значится «продолжение работ проф. Иванова по гибридизации». Решение ставить эксперименты на женщинах объяснялось просто: длительное содержание человекообразных обезьян в условиях «крайнего Севера», которым были для них субтропики, представлялось проблематичным, а при проведении опытов на женщинах потребовалось бы, как не раз отмечал Иванов, намного меньше взрослых обезьян в качестве доноров семени, чем в том случае, если бы искусственному осеменению подвергались самки шимпанзе. С одной стороны, планы проведения опытов в Сухуми находились в общем русле политики эмансипации женщин. Большевики осуществили передовые для своего времени реформы, касавшиеся семьи и положения женщин, отменив, например, унизительные законы о внебрачных детях и разрешив разводы. И наряду с отрицанием патриархальной семьи и «семейного рабства», большевики признали «право» женщин на добровольное участие в опытах гибридизации! Вернувшись в Москву осенью 1927 г., Иванов был вынужден сосредоточиться на работе в ветеринарии. Спустя некоторое время он пишет, что оценка Академией наук его опытов резко изменилась:

«...Кругом, кроме явного замешательства и даже хулиганского отношения, редко видишь хотя бы терпимое отношение к моим необычным исканиям. Однако я не сдаюсь и, наплевав на выходки наших «старцев» и их подхалимов, продолжаю добиваться возможности начатые опыты довести до более солидного числа и получить ответ на поставленные вопросы. Веду переговоры и надеюсь получить поддержку там, где, если нет академического колпака на голове, есть здравый смысл и отсутствие профессиональной нетерпимости».

Как говорилось выше, академики были возмущены намерением Иванова изменить заявленные первоначально планы и экспериментировать на африканских женщинах. А кроме того, негодование могло вызвать у них и намерение проводить дальнейшие опыты на советских женщинах, пусть даже с полного их согласия. 11 апреля 1928 г. на заседании Отделения физико-математических наук академик В.Л. Комаров, ботаник и будущий президент Академии, заявил:

«...А[кадемии] н[аук] следует высказать ясно и твердо свое вполне отрицательное отношение к предложению профессора И. И. Иванова о скрещивании человека с обезьяной как не научному и не могущему дать никакого результата».

…Можно предположить, что дело здесь не в столько в «ненаучности», сколько в том, что, с точки зрения академиков, Иванов в Африке вышел за границы допустимого. Ведь, как не раз отмечалось историками, научному сообществу подчас «легче» пожертвовать репутацией отдельного ученого и объявить работы его «ненаучными», чем признать, что подлинно научные исследования могут «незаметно» перейти нравственную грань. Ожидания Иванова, о которых он писал Кузнецову, были теперь еще в большей степени, чем прежде, связаны с коммунистами. И не только с администраторами, но и с коммунистами-учеными, а также структурами, создававшимися ими для «большевизации» науки. Прежде всего - с Коммунистической академией. Она была основана еще в 1918 г. и занималась проблемами общественных наук, но 31 января 1925 г. организовала под началом математика и будущего исследователя Арктики О.Ю. Шмидта Секцию естественных и точных наук «для борьбы за строго материалистическую науку». Впервые годы в секции господствовали так называемые «механисты» - представители одного из двух, соперничавших в Академии философских направлений, большая часть из которых занимала применительно к биологии ламаркистские позиции. Но в 1928-1929 гг. верх в Академии одержали «диалектики», или представители школы А.М. Деборина. Среди них были и серьезные ученые. Одним из активных деятелей секции стал выдающийся генетик профессор А.С. Серебровский, а заместителем Шмидта - ученик Серебровского генетик и врач С.Г. Левит, он через несколько лет организует в Москве первый в Европе Медико-генетический институт. К этой же группе генетиков-коммунистов следует отнести И.И. Агола, В.Н. Слепкова, а также историка и философа биологии М.Л. Левина, в прошлом ученика знаменитого швейцарского антрополога Р. Мартина .

В Комакадемии думали и об опытах Иванова. 23 июня 1928 г. на заседании президиума Комакадемии Л.Н. Крицман заявил: «...Прошу дать мне ответ на вопрос: когда мы организовали Секцию Естественных и Точных наук, то в числе привлекательных тем ставили вопрос о человеке и обезьяне и возможности соединения». Крицману сразу же ответил присутствовавший на заседании М.Л. Левин, сославшись при этом на попытки, предпринятые Ивановым в Африке: «Экспедиция Иванова, отвратительно поставленная, потерпела фиаско». Последующее показало, что Комакадемия была не прочь «поставить» эти исследования сама.  19 апреля 1929 г. в Кремле под председательством заместителя Горбунова Е. П. Воронова состоялось «Совещание по вопросу о возможности постановки в Сухумском Питомнике опытов искусственного осеменения между антропоидными обезьянами, а также между последними и человеком». Совещание постановило: «Просить Коммунистическую Академию взять на себя всестороннее рассмотрение выдвинутых проф. Ивановым предложений … и затем взять на себя постановку необходимых опытов». Совещание особо отметило, что Академия наук все еще не прислала заключения на отчет Иванова. И здесь необходимо иметь в виду, что к концу 1928 г. Академия наук стала для советского правительства (в том числе для Н.П. Горбунова и его подчиненных) врагом - оплотом «старой» науки, подлежащим реформированию или ликвидации.

То, что совещанием планировалось и скрещивание различных видов обезьян между собою, а не только обезьян с человеком, не должно вводить в заблуждение: в Сухумском питомнике попросту не было тогда достаточного числа половозрелых обезьян для осуществления этой, первой части проекта. Не случайно, в проекте постановления совещания, предварительно подготовленном Ивановым, о скрещивании обезьян декларативно говорилось только в первом пункте, остальные же - пять из шести пунктов - посвящены именно опытам на женщинах:

Опыты гибридизации путем искусственного осеменения женщин спермой антропоида могут <...> быть поставлены только при письменно выраженном со стороны женщин согласии подвергнуться искусственному осеменению спермой антропоида, взять на себя риск опыта и на время опыта подчиняться требуемому режиму изоляции.

Опыты должны быть обставлены всеми необходимыми предосторожностями и протекать в условиях строгой изоляции женщин...

Опыты должны быть поставлены на возможно большем числе женщин и во всяком случае не менее, как на 5.

Научное руководство опытами должно быть всецело возложено на проф. Иванова, в помощь и распоряжение которого необходимо предоставить врача...

На проведение вышеуказанных опытов необходимо выделить специальную сумму денег для оплаты расходов, связанных с содержанием опытных женщин, оплатой содержания врача - помощника проф. Иванова, поездок проф. Иванова из Москвы в Сухум и обратно...

На состоявшемся вскоре заседании Комиссия  Комакадемии постановила: «...Необходимо приступить к обеспечению опыта привлечением к нему возможно большего числа женщин, во всяком случае не менее 5, идейно, но не материально заинтересованных в нем». В целом, на опыты предусматривалось ассигнование достаточно больших средств: 33100 рублей, которые предполагалось взять из общей суммы, ассигнованной правительством Сухумскому питомнику. Непосредственные приготовления планировалось начать уже «в текущем году», но «до выяснения результатов опыта» никто из участвующих в его подготовке не должен был «выступать ни в печати, ни устно с изложением хода работ». С экспериментами следовало спешить, ибо в  Сухуми имелся всего один половозрелый самец: 26-летний орангутанг Тарзан. В то же время Иванов уже располагал письмом, по крайней мере, от одной молодой женщины из Ленинграда, добровольно вызвавшейся участвовать в опытах.

«Осмелюсь обратиться к Вам с предложением. - писала она еще 16 марта 1928 г. - Из газет я узнала, что Вы предпринимали опыты искусственного оплодотворения обезьян человеческой спермой, но опыты не удались. Эта проблема давно интересовала меня. Моя просьба: возьмите меня в качестве эксперимента <...> Умоляю Вас, не откажите мне. Я с радостью подчинюсь всем требованиям, связанным с опытом. Я уверена в возможности оплодотворения <...> В крайнем случае, если Вы откажете, то прошу написать мне адрес какого-либо из иностранных ученых-зоологов».

Неизвестно, насколько Иванов и другие члены Комиссии были готовы выполнить свое намерение привлечь к опытам «не менее 5 женщин», но с ленинградской корреспонденткой Иванов поддерживал переписку, ободряя ее обещаниями о скором начале опытов. Уже 23 марта 1928 г., едва получив первое ее послание, Иванов спешно набросал черновик ответа: «… спешу сообщить Вам, что Ваше письмо получил и принимаю к сведению Ваше предложение. Как только это окажется нужным и возможным, обращусь к Вам с письмом». Через восемь месяцев, 12 ноября 1928 г., он сообщал: «Опыты в Сухуме производиться несомненно будут. Задержались они благодаря запозданию прибытия обезьян из-за границы <...> Условия Вашего приезда, как Вам писал, остаются те же (Письмо "с условиями" не сохранилось. - К.Р.)». В 1929 г. Иванов вступил в переговоры и с женщиной-гинекологом, которой предложил проводить опыты в Сухуми и, которая чрезвычайно заинтересовалась этим предложением. Однако ленинградской корреспондентке Иванов вынужден был 31 августа 1929 г. ответить, по-видимому, по телеграфу: «Пал оранг. Ищем замену». Тарзан умер (очевидно, еще во второй половине июня) от атеросклероза сосудов и кровоизлияния в мозг. В силу российской безголовости виновато было питание: антропоидные обезьяны нуждались в бананах и других тропических фруктах, но холодильных камер, где можно было бы их хранить, в Сухуми, естественно, не было. В докладе директора Института экспериментальной эндокринологии, профессора В.Д. Шервинского на заседании ученого медицинского совета Наркомздрава приводятся любопытные данные о том, что из бананов приходилось варить варенье! И сотрудники питомника были рады, когда антропоидные обезьяны соглашались, есть любую, пусть даже совсем не подходящую для них пищу. Так, Тарзан одно время ел одни куриные яйца: «От 15 до 18 шт. в день… и стал чувствовать себя не особенно хорошо».

На будущий год были запланированы новые закупки человекообразных обезьян, и, действительно, в 1930 г. в питомник прибыли 5 шимпанзе, хотя неизвестно были ли они половозрелыми. Но одновременно в судьбе самого Иванова произошли роковые изменения. Он был из «старорежимных» людей и, несмотря на советскую фразеологию, за своего большевики профессора не держали. Да, по правде сказать, денег истратил кучу, а вышел «пшик»! Как и раньше, помочь Иванову мог бы Горбунов, но, очевидно, позиции его также пошатнулись, после того как непосредственный начальник, председатель Совнаркома А.И. Рыков, был зачислен Сталиным в группу «правых». В то же время лаборатория Иванова, занимавшаяся вопросами искусственного осеменения домашних животных и существовавшая в конце 20-х - начале 30-х гг. в составе Института экспериментальной ветеринарии, а затем переведенная во Всесоюзный институт животноводства, резко расширила масштаб работ. С началом коллективизации и на колхозных и совхозных фермах появилась возможность проводить искусственное осеменение в действительно массовых масштабах, за что Иванов вообще-то всегда и выступал. Чтобы справиться с увеличившимся объемом организационных дел Иванов взял к себе на службу партийного работника О.Ф. Неймана. Тот сговорился с одним из учеников Иванова, В.К. Миловановым  (1904-1990) и организовал травлю Иванова. Летом-осенью 1930 г. в Наркомземе и в Институте экспериментальной ветеринарии прошла череда собраний и совещаний, на которых Иванова обвиняли, по сути дела, в прямом вредительстве - использовании негодных и дефектных инструментов (катетеров) для осеменения коров. А 13 декабря 1930 г. он был арестован. Горбунов помочь уже ничем не мог, поскольку 30 декабря, сразу же за уходом Рыкова с должности председателя правительства, покинул свой пост и он. Нейман же стал заведующим в бывшей лаборатории Иванова, а потом и заместителем директора Всесоюзного Института Животноводства. Далеко пошел и Милованов. На следствии Иванов был вынужден, как позднее писал сыну, под влиянием следователя «ради общественного блага надеть на себя маску бандита»; затем «за участие в контрреволюционной организации» он был сослан на 5 лет в Казахстан. Но  после письма одному из руководителей государства (предположительно М.И. Калинину) Иванов был 1 февраля 1932 г. досрочно освобожден от ссылки с правом жить в любом месте СССР. Однако, 20 марта 1932 г. Иванов скончался от кровоизлияния в мозг, «накануне, - отмечалось в некрологе, - намеченного отъезда в Москву и на курорт для отдыха и лечения». Позже большевики всадили пулю в лоб и покровителям Иванова – Горбунову и Каменеву и некоторым из гонителей.

«Если бы не смерть, то Иванов, скорее всего, смог бы продолжить свою деятельность по искусственному осеменению домашних животных, хотя, возможно, и не в прежнем своем институте, а в каком-то другом учреждении. Однако представившийся ему в конце 1920-х гг. исторический шанс - проводить «смелые» эксперименты гибридизации человека и обезьяны, противопоставляя их «буржуазной науке», - был все равно безвозвратно упущен».

Источники:

1. К.О. Россиянов« Опасные связи: И.И.Иванов и опыты скрещивания человека с человекообразными обезьянами»;

2. http://www.globalpedia.ru/people.php?id

3. http://ru.wikipedia.org/wiki

4. http://biohimia.ucoz.ru/knigibio/kniga_i.pdf

5. http://www.gerbb.ru/primat.htm

6. http://tonos.ru/articles 

И, слава Богу,- добавим. Ведь от таких можно всего ожидать: то им в безумную голову придет  идея делать из людей гвозди, то из обезьян – женщин!

Интересно, откуда эта обреченность любого, в том числе и идиотского, начинания, затеваемого в России? Кем был Иванов? На сумасшедшего не похож, на бескорыстного мечтателя тоже. Может быть, он был просто «Ивановым», беспринципным, честолюбивым, твердолобым.  Просто «Иванов», этим  все сказано. Отсюда и получаются «гибриды паука с чайником»! Но и это был еще не конец.

Н.Ларинский, 2012.

 

 

---

Оставить комментарий:

Имя:*

E-mail:

Комментарий:*

 я человек

 Ставя отметку, я даю свое согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с законом №152-ФЗ
«О персональных данных» от 27.07.2006 и принимаю условия Пользовательского соглашения